Белая рабыня
Шрифт:
Энтони высокомерно молчал.
— Так вы что, не хотите знать, зачем я сюда пришел? — удивленно-издевательски спросил дон Мануэль.
— Нет.
— Неправда. Но я не буду обижаться на вашу детскую сердитость. Я разрешаю вам написать письмо вашему воинственному батюшке, который сейчас стоит, как вы, наверное, знаете, под стенами моего города. Пишите, вот перо, вот бумага, а руки у вас свободны.
— Я ничего писать не буду.
— Вы меня не поняли. Будет просто письмо. Никаких упоминаний о выкупе или о чем-то подобном. Ведь сэр Фаренгейт не знал, где вы находились все это время, ему будет приятно узнать, что вы живы, относительно здоровы. Что же вы молчите?
— Нет. — Энтони помотал головой. — Я не стану ничего писать. — Лейтенант не знал, почему он так поступает, но был уверен, что поступает правильно. Бойтесь данайцев — даже дары приносящих! Этот негодяй никогда не предложил бы ему этого, не будь у него какого-нибудь подлого расчета, связанного с этим письмом.
Дон Мануэль встал со своего соломенного трона.
— Зря, поверьте, зря. Я все равно своего добьюсь, просто другим способом. Сэр Фаренгейт узнает, что в моих руках находится не только его дочь, но и его сын.
Троглио с разрешения дона Мануэля остался во дворце до наступления новой темноты, поскольку дела с передачей пленников и выкупом не удалось завершить до рассвета. Доставив Энтони и Тилби в Санта-Каталану, генуэзец выполнил первое задание своей госпожи, теперь он решил попробовать выполнить второе — встретиться с Элен.
Несколько часов он кружил по дворцу в поисках ее покоев, но все время натыкался на молчаливых охранников; они вежливо, но твердо пресекали его попытки попасть туда, куда было не положено. Троглио бесконечно улыбался, извинялся, чувствовал, что выглядит полным идиотом. Ему стало наконец ясно, что без разрешения дона Мануэля поговорить с Элен ему не удастся.
Измотанный своими неудачными попытками, он вышел в апельсиновую рощу и решил отдохнуть, усевшись на каменную скамью в тени большого тамарискового куста. Было жарко, и он по привычке снял шляпу и парик. И в этот момент, когда он принял свой истинный, ничем не приукрашенный вид, ему повезло: Элен вместе с Арантой, под присмотром одной Сабины, вышла на свою очередную прогулку.
Аранта первая заметила лысину генуэзца.
— Какой странный человек, — сказала она.
Элен вздрогнула, проследив за ее взглядом, она узнала этого лысого мужчину сразу — именно он был управляющим того дома в Бриджфорде, где произошли роковые для нее события. Она заволновалась, обуреваемая смешанными чувствами. С одной стороны, она должна была ненавидеть и бояться этого человека, с другой — его появление разрушало томительную однообразность ее жизни и подавало хоть какую-то надежду на изменение. Пусть даже не к лучшему.
Троглио тоже заметил группу женщин и поднялся со своего места, суетливо натягивая парик. Он был так же, как Элен, взволнован. Он понимал, как к нему может относиться эта белокурая девушка, но вместе с тем он получил столь жесткий приказ от своей госпожи, что понимал — он обязан завести разговор с мисс Элен любой ценой. Он обливался потом, подбирая слова для своей первой фразы. Он не знал, что на его стороне трудится в данном случае один очень сильный союзник — письмо Лавинии к дону Диего. Оно сильно изменило отношение пленницы к самой Лавинии, а следовательно — и к ее посланцам.
Элен не стала играть в «кошки-мышки» и, подойдя к генуэзцу, задала прямой вопрос:
— Вас послала Лавиния?
Троглио оставалось только поклониться.
— Что ей нужно?
Генуэзец неуверенно покосился на Аранту. Он имел основания опасаться того, что дон Мануэль узнает об этих переговорах.
— Это Аранта де Амонтильядо, она моя подруга, я ей доверяю всецело.
Нельзя сказать, что это заявление успокоило Троглио. Ему предлагали верить, что сестра может выступить против интересов брата. Верится с трудом. Но, с другой стороны, что же делать? Изложить предложение Лавинии так или иначе нужно.
От этих сомнений его избавила Элен. Она наклонилась к нему и сказала:
— Сейчас мы двинемся вон по той узкой тропинке, вы пойдете рядом со мной, моя надсмотрщица останется позади. Говорите по-английски и быстро.
Так они и поступили.
Сабина довольно нервно реагировала на то, что ее подопечная неким образом уединилась с этим странным господином, оставаясь при этом на глазах. Но поскольку она не покидала предписанной территории, настоящего состава преступления, на взгляд индианки, в ее действиях не было.
— Итак?
— Мисс Фаренгейт, мне поручено вам передать…
— Только суть.
— Моя госпожа предлагает вам бежать.
— Она где-то поблизости?
— Да, ее корабль дрейфует в полутора милях к северу от острова.
— Как она себе это представляет?
— Детали поручено разработать мне. Я тут все вызнал и высмотрел, и некий план стал складываться у меня в голове.
— И когда Лавиния предлагает мне это сделать?
— В самое ближайшее время, на следующий день после того, как я сообщу ей, что вы согласны.
Тропинка сделала поворот.
— Скажите, а что заставило ее проникнуться ко мне таким участием?
— Не знаю, поверите ли вы мне… — Троглио вытер кружевным рукавом лоб. — По всей видимости, чувство вины. Мисс Лавиния терзается тем, что не слишком по-дружески обошлась с вами в тот вечер.
— Я тоже так считаю.
— Впоследствии она пыталась вас выкупить.
— Да, я знаю.
Элен резко остановилась.
— Я очень изменила свое отношение к Лавинии за последнее время, но что-то мне подсказывает, что я не должна ей полностью доверяться.
Троглио занервничал: разговор так хорошо начался, а теперь вот…
— Не думаю, что вы правы, мисс. Я не уполномочен пускаться в пространные уговоры, скажу лишь одно и от себя — здесь, я имею в виду эту испанскую крепость, вам не приходится ждать ничего хорошего.
Как ходячее подтверждение этих слов, приблизилась Сабина. И Элен принуждена была двигаться дальше. Охранница переживала не меньше, чем заговорщики. У нее не было отчетливых инструкций насчет поведения в случаях, подобных этому. Может быть, сбегать доложить? Но тогда будет нарушено главное указание — не спускать с пленницы глаз.