Белка, голос!
Шрифт:
Номер 114 сказал: «ДАЙ».
Номер 45, номер 46, номер 47, номер 48 и номер 113 сказали: «ДАЙ, ДАЙ, ДАЙ, ДАЙ, ДАЙ!»
Когда она просунула корм сквозь решётку, они даже не стали принюхиваться, что это за еда, а сразу же столпились возле неё, облизываясь.
У этих щенков совершенно отсутствовала осторожность. Период отлучения от материнского молока был уже позади, поэтому они не возражали против «русской собачьей еды». Девочка дала им бараньи копыта. Это были остатки еды, однако они их обглодали дочиста. Облизываясь. А ведь на костях оставалось всего лишь немного мяса и желатина.
— Ну что, вы рады? — спросила девочка.
Кажется, они и правда были рады.
— Так
— РАДЫ, — ответили щенки.
— Вот видите, — сказала девочка, на словах торжествуя победу, однако в её выражении одновременно проскользнули нотки упрямства и усталости. — Даже я могу вас приручить. И хвостом будете передо мной вилять. Потому что вы и есть настоящие идиоты. Потому что вы настоящее дерьмо. Вы такие же, как и эта Россия. Будете жрать вонючую баранину, чтобы только себе брюхо набить.
С того дня она стада ежедневно проверять свою гипотезу. Каждый раз, направляясь к клетке со щенками, она прихватывала с собой корм — ворованную еду и кормила их. Семеро щенков встречали её с радостью. Только завидев девочку, они начинали вилять хвостами. И лаяли: гав-гав, гав-гав.
Наблюдая за щенками, с жадностью уплетавшими пишу, девочка продолжала монотонно браниться по-японски:
— Меня тоже иногда заставляли есть баранину. Это невкусное жёсткое мясо. Вам оно нравится, верно? Кажется, нравится. Идиоты, я думаю, что баранина — это зимняя еда. Поев баранины, можно согреться. Так ведь? Я это хорошо поняла. Чёрт, я ведь много чего понимаю. Держите, — говорила она, просовывая пальцы внутрь клетки через нижнюю часть решётки.
Около её руки столпилось четверо-пятеро щенков.
Они облизывали её.
Девочка грубо потрепала одного из них:
— Эй, тебе ведь тоже жарко. Разве нет, сто четырнадцатый?
Ещё пара щенков тёрлись головами и боками, чтобы их тоже приласкали. Об её руку. Об её пальцы.
— Разве я не права?
— ПРАВА.
— Разве я не права?
— ДАЙ.
Вот таким стало ежедневное расписание девочки. Это было последнее по списку из мероприятий её «тюремного моциона». Наблюдение за щенками с номерными бирками, кормление ворованной едой и её монологи на японском, доносившиеся до слуха щенков. Своё недовольство она выражала в полной мере с монотонной интонацией. К этой монотонности щенки быстро привыкли.
Так продолжались её будни, как вдруг порядок был нарушен.
Трагически нарушен. Неизвестно, сколько дней или сколько недель уже продолжалась её скучная жизнь в мёртвом городе. Девочка сама этого не знала. Как и прежде, она не считала дней. Не знала, какой по счёту идёт день с тех пор, как она стала заложницей. «Я в возрасте X, идиоты! Пусть время идёт ко всем чертям!»
И вот что случилось.
Закончился обед. Старуха на кухне готовила джем. Девочка стояла за её спиной. Превратившись в человека-невидимку, наблюдала за наблюдающим.
«Ты понимаешь, Бабка? Ты, возможно, тоже моя заложница».
Однако девочка не сказала этого вслух.
Она пристально наблюдала за кухней, чтобы улучить момент и стащить корм для щенков. Находясь на одной территории со старухой, она ежедневно следила за ней. Ничего больше, только следила. За телом старухи, большим, как бочонок, за толстыми линзами её очков, за продуктами, расставленными на кухне. Овощи и ароматные травы. Свёкла. Укроп. Зелёный лук. Всё это лежало в корзинке. Нет, укроп стоял в стакане. Как будто букет. Греча и пшеничная мука. Масло… подсолнечное масло. Девочка точно знала, что это «подсолнечное масло», потому что на этикетке были нарисованы жёлтые цветы. Кухонная утварь. Котелки. Кастрюли с двумя ручками. Сковородки. Миски. Поварёшки. Ножи.
Для приготовления джема ничего из этого не было нужно.
Для джема она использовала крыжовник и клубнику. Закладывала в банки перемешанные в одинаковой пропорции ягоды и сахар. Очень простой рецепт.
«Клубника, — подумала девочка.
— Разве сейчас сезон для клубники?»
Девочка бродила по большой территории мёртвого города, но нигде не обнаружила ничего, похожего на теплицу. «Может, они собирают ягоды в лесу? Или где-нибудь поблизости есть рынок? Непонятно. И вообще, в какой сезон готовят этот джем? Перед началом зимы? Но ведь в России не бывает ничего, кроме зимы.
И что вообще сейчас за сезон? Чёрт. Я в возрасте X».
Клубника не давала ей покоя.
Разумеется, между девочкой и старухой не завязывалось никаких разговоров. Через несколько минут девочка вышла на улицу. Она покинула кухню, чтобы, как и обычно, побродить по мёртвому городу. Через пару зданий от Дома была бетонная стена, отделявшая город от внешнего мира. В глазах девочки она превращала мёртвый город в тюрьму. Тюремная стена. Неожиданно появились Тётка Первая и Тётка Вторая. Из гаража они выволокли мотоцикл. Это было неожиданно. Они собирались ехать на нём вдвоём. Мотоциклом будет управлять одна из них, то ли Тётка Первая, то ли Тётка Вторая. За продуктами, догадалась девочка. И потом, как и обычно, принялась за свои наблюдения. Однако на сей раз она отказалась от своего метода наблюдения, от «человека-невидимки». Девочка спряталась за зданием. Она думала о клубнике. Она привыкла следить за ними и хотела проверить, в какую сторону они поедут. Собирать клубнику или покупать клубнику? Куда? Тётка Первая и Тётка Вторая открыли внешние ворота. Двустворчатая железная дверь, выход из мёртвого города. Выход. Она никогда не думала о побеге. Хоть это и тюрьма, она никогда не думала о том, чтобы выбраться за пределы стены. Потому что это создало бы ей проблемы. Ну выбралась бы она, а что делать дальше? Есть в лесу грибы, сражаться с медведями, пытаясь изо всех сил выжить? С чего бы ей этим заниматься? Однако в этот момент ей вдруг захотелось взглянуть — а что же снаружи? Тётка Первая и Тётка Вторая сели на мотоцикл. Девочка тихонько приблизилась к ним. Она оказалась в мёртвой зоне, невидимой для женщин, и тихонько перебежала от дороги мёртвого города к краю стены. Оказавшись за самым близким к выходу зданием, она присела на корточки и выглянула. «Клубника, — думала она. — Может, я смогу пробраться вслед за мотоциклом?»
Дверь не хлопнула.
Она не закрывалась на замок.
Девочка решила сама проследить за тем, куда направились Тётка Первая и Тётка Вторая. Она решилась посмотреть, что это за место.
Там лес? Или теплицы? Или рынок?
Она притронулась рукой к дверям, чтобы оказаться по другую сторону бетонной стены. Она просунула в дверь кончик носка.
За её спиной раздался выстрел. От бетонной стены рядом с девочкой отлетел осколок. Остался глубокий след.
Девочка не оглянулась. Не смогла. Всего в нескольких десятках сантиметров от неё пронеслась пуля. Вибрация в воздухе до сих пор отзывалась эхом внутри неё.
Девочку била дрожь.
В неё целились?
Девочка замерла, покрылась мурашками.
К лицу прилила кровь. Она продолжала дрожать, а краска поднималась всё выше и выше, как уровень воды, медленно-медленно, до самых ушей. На её лице появилось новое выражение. Она начала кусать нижнюю губу. Она сильно кусала губы. Она медленно обернулась.
Старуха, которая ещё недавно была на кухне, стояла с ружьём всего лишь в трёх метрах от неё.
— Бабка, — сказала девочка.
Старуха ничего не ответила.