Беллилия. Убийца или жертва?
Шрифт:
– Прости, – извинился он. – Я думал о другом, Мэри. Дай миссис Хорст возможность спокойно полежать, а насчет ланча – делай так, как сочтешь нужным. Мы с миссис Хорст не слишком голодны.
– Но приедет мисс Уокер.
– Конечно. – Он наклонил голову. – Меня устроит все, что ты сделаешь, Мэри.
Закончив разговор, Чарли пошел в гостиную и опустился в кресло как был – в макинтоше и сдвинутой на затылок котиковой шапке. Он долго сидел, не меняя положения, на самом краю кресла, расставив ноги и опустив руки. В холле тикали часы, Мэри что-то напевала, вытирая пыль с мебели, а по расчищенной
Чарли погрузился в мысли о себе и своей жене, об их браке и о том, как они могли бы жить, если бы скрылись от Баррета. Он уже больше не думал ни о том, что произошло, ни о своих душевных муках, ни об униженной гордости. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы поймать свою жену за подготовкой нового преступления. Ради своего спасения она пыталась убить двух мужчин. У нее был разум ребенка, и ее понятия о смысле жизни ограничивались ее собственными потребностями и желаниями. Поскольку ей вновь угрожала опасность, она снова и снова будет искать способы ее предотвратить привычным для нее способом.
Он стал растирать свои застывшие руки. Даже под фланелевой рубашкой и под суконным макинтошем его тело вздрагивало от холода. Он попытался представить себе свое будущее, и от того, что он увидел, ему стало нехорошо.
К реальности его вернули чьи-то крики за окном. Сыновья Килли скатились на санках с горы и сквозь снежные сугробы продвигались к дверям черного хода. Войдя в дом, они поболтали с Мэри, погрелись у огня на кухне и поели яблок. После чего привязали корзину с продуктами к санкам и отправились назад, но так как корзина, даже привязанная, стояла непрочно, одному из них пришлось придерживать ее руками, пока другой тянул санки за веревку. На полпути к горе они поменялись местами.
Чарли смотрел им вслед, пока они не исчезли из виду. Они исчезли, и все вернулось назад: он опять погрузился в размышления и кончил тем, что признал себя виновным. Хотя не он вызвал этот кризис, снять с себя вину Чарли был не в состоянии. Он проявил непростительную слабость по отношению к Беллилии. С самого начала закрывал глаза на ее дурные поступки и потакал ее капризам. Конечно, он не мог знать, что молодая нью-орлеанская вдовушка была убийцей, но знал, что она часто врет, разыгрывает нелепые сцены и нечестно пользуется своей сексуальной неотразимостью, властвуя над ним. Ему нравились, даже веселили маленькие женские уловки, ибо льстили ему и щекотали его мужскую гордость. Но, полюбив слабость, он сам стал слабым.
Его охватила злость. И она была сильнее той, что он испытал, когда увидел свою жену за кухонным столом с куском сыра в одной руке и с коробкой с ядом – в другой. Сильнее эта злость была потому, что обратилась внутрь, на себя самого. В прихожей, когда его пальцы сжали горло Беллилии, ярость Чарли была направлена на нее за ее преступление. Теперь же Чарли ненавидел себя. Он знал, что если продолжит свою жизнь с Беллилией, то будет, как и прежде, потакать ей, уступать и ублажать, чтобы она не совершала больше никаких преступлений.
Он встал, расправил плечи и быстрым легким шагом пошел к лестнице. Беллилия не слышала, как он отпирал дверь, как вошел в спальню. Она, видно,
Чарли стоял над кроватью и смотрел на нее. Она плакала. Обычно слезы Беллилии действовали на него. До нее он не знал женщин, которые бы плакали и просили их пожалеть. Когда он утешал ее и вытирал ей слезы, это всегда пробуждало в нем мужскую гордость. А сейчас, стоя над постелью и глядя на ее несчастное, залитое слезами лицо, он жалел ее совсем по-другому, без своего обычного самодовольства. Не говоря ни слова, он надел войлочные туфли и вышел из комнаты.
На этот раз он не стал запирать дверь на ключ. Беллилия подняла голову и посмотрела ему вслед. Однако, когда он вернулся, она лежала в том же положении – с закрытыми глазами, раскинув руки на покрывале.
– Выпей, – сказал Чарли, протягивая ей стакан воды.
Беллилия не отвечала.
Он подошел поближе.
– Выпей это, Беллилия.
На этот раз она открыла глаза и с трудом подняла голову.
– Подожди, я тебя усажу поудобнее, – предложил Чарли и, поставив стакан на тумбочку у кровати, поднял голову жены, подтащил подушки и подложил ей под голову. Затем снова протянул ей стакан.
– Что там?
– Пожалуйста, выпей это.
– Бромид? Нет, дорогой, у меня ведь не болит голова.
– Я хочу, чтобы ты это выпила, – твердо произнес он.
Беллилия посмотрела в лицо Чарли, а потом на стакан. Вода была прозрачная и слегка пузырилась, будто ее только что выкачали из артезианского колодца. Чарли не знал, сколько белого порошка надо насыпать, но догадался, что и небольшое количество сработает так же хорошо, если не лучше, чем вся коробочка.
Она взяла стакан и держала его обеими руками, как маленькая девочка. И вдруг произошло чудо: ее ласковый взгляд и ямочки на щеках стали почти такими же, какими были в тот вечер на веранде в Колорадо-Спрингс. Она смотрела на него, словно готовилась предложить ему какое-то угощение или с чем-то его поздравить.
– Давай выпьем вместе, – мягко предложила она.
Чарли пошатнулся и схватился за деревянную спинку кровати. Сердце заколотилось, а лицо побагровело.
Беллилия наблюдала за ним, склонив голову набок и ласково улыбаясь.
– Ты выпьешь первым, дорогой, а потом выпью я. – И таким же мягким тоном, какой она использовала, когда давала ему растворенное в воде лекарство, добавила: – Пей быстро и тогда не заметишь горький вкус.
Рукой он чувствовал жесткое дерево – это по крайней мере было реальным и обычным.
Беллилия похлопала рукой по одеялу, подзывая его и приглашая сесть рядом с ней:
– Иди сюда, Чарли. Мы будем вместе.
Морин так же ласково попросила Билла Баррета покатать ее ночью на лодке, и он, конечно, не мог ей отказать. Хлоя наполнила ванну для Джэкобса теплой водой, Аннабел Маккелви, поставив перед мужем тарелку с рыбой, была очень довольна, что смогла приготовить ему самое его любимое блюдо. Счастливые мужья попадали в ловушку, даже не подозревая о возможности ее существования. Но Чарли знал, что ловушка поставлена.