Белое крыло
Шрифт:
Ветер, ветер! Скажи, кто ты - друг или враг? Почему вчера ты беззлобно гнездился в моем парусе и по-доброму нес мою яхту по речному простору, а сегодня затаился и угрожаешь разразиться шквалом? Почему в Бискайском заливе в зверином ожесточении топишь торговые корабли, а на Ламанчской равнине охотно и мирно крутишь крылья мельниц дон-кихотовских времен? Почему вчера у Канина Носа выбросил на банку бот моего земляка-помора, два месяца назад затопил города и села Югославии и не хотел пригнать дождевые тучи
Сейчас, перебирая на бульваре ветви тополей и превращая такелаж моей яхты в арфу Эола, ветер тихим напевом своим как будто отвечает:
"Человек, ты никогда не будешь иметь надо мной полной власти. Но чтобы я тебе служил, нужно запоминать вчерашнюю и недельной давности мою силу, мою скорость при заходе солнца и при первом голосе утренней птицы, при купании чайки и при ее посадке на песчаную отмель. Помнишь ли ты, Человек, какое направление было у меня месяц назад, с дождем я пришел или с солнцем, из тучи или из тучевых прогалин?
Непостоянство моих собратьев всех направлений - ветров - только кажущееся. У каждой смены ветра есть своя причина.
Все мы, ветры всех направлений, будем посильно служить тебе, Человек, но только тогда, когда ты нас по-настоящему познаешь! О том, как мы будем себя вести, подскажут не только твои флюгера, робинзоновы полушария, анемометры и воздушные зонды, не только твоя память и твои книги, записи и метеорологические карты, но и солнце перед восходом, в зените и при закате. Подскажут стремительная ласточка и предвестница1 погоды чайка, медлительная туча, легкое залетное облачко и сизый дымок твоего костра, чуткие струны твоей антенны и беспокойные флаги и вымпелы на мачтах и штоках.
И ты, Человек, будешь знать, когда твоему кораблю надо быть в гавани, в бухте, у пристани и когда выходить в далекое плавание.
Ты, Человек, сам придумал красивые сказки и легенды о всевышнем и прочих богах, в том числе о нашем повелителе Эоле, а сейчас сам разоблачил эти сказки и смеешься над жрецами и поклонниками богов. Познай нас, познай ветры всех направлений, и ты сам будешь Эолом!"
Юрий еще раз внимательно посмотрел на северо-запад. Шторм приближался. Все равно вперед! Только вперед!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Своего отца Юрий Вишняков никогда не видел. Все свои двадцать два года он прожил с матерью Ольгой Андреевной и бабушкой Татьяной Петровной.
Безотцовское детство было и горьким и беспокойным. Мальчик многого не знал, но смутные догадки постоянно тревожили его душу. По натуре чувствительный, открытый, но несколько упрямый и гордый, он никогда ни о чем не расспрашивал.
Лет десять назад, когда Юрий был еще мальчишкой, неизвестно откуда приехал дядя Илья, инженер, родной брат Ольги Андреевны.
В те времена Вишняковы жили далеко на окраине
Двенадцатилетний Юра сидел на полу и крепил ванты к мачтам полуметровой шхуны, которую мастерил и оснащал уже три месяца. Ольга Андреевна была на работе, а бабушка хлопотала у электрической плитки: готовить обед приходилось тут же, в комнате.
Илья Андреевич появился неожиданно. Он пришел с маленьким чемоданом и с букетом цветов. Высокий, седой, он сразу же показался Юре красивым и знакомым. Он был похож на маму.
– Здравствуйте!
– сказал Илья Андреевич и обнял Татьяну Петровну.
Старушка долго стояла, смотрела на Илью Андреевича, потом села на диван, не выпуская из рук тряпку и нож, которым она только что нарезала картошку. И тряпка и нож сами выпали из рук, а Татьяна Петровна, уже не глядя на Илью Андреевича, вдруг сникла и разрыдалась.
Илья Андреевич растерянно оглядел комнату. А Юра смотрел на него и ничего не понимал.
– Не нужно, Татьяна Петровна!
– сказал Илья Андреевич.
– Успокойтесь!
Стоящая на плитке кастрюля яростно зафырчала и, обливаясь суповыми потоками, чуть не сбросила крышку. Татьяна Петровна подняла тряпку и сняла крышку. И только тогда, опомнившись, бросилась к Илье Андреевичу. И снова заплакала, но уже тихо, почти беззвучно.
– А где же Ольга?
– спросил Илья Андреевич.
– Оленька на работе, - сказала бабушка.
– А это, значит, Юрчонок! Ну, здравствуй, племянник!
Юра встал. В крепком объятии Илья Андреевич даже приподнял племянника, а опустив, с улыбкой посмотрел на него и сказал:
– Дай-ка, Юрчонок, вазу или банку. Цветы поставим, а потом и потолкуем. Ты любишь цветы?
– Да, цветы... люблю. И мама любит.
– Юра подал дяде стеклянную банку. Вазы нету. У нас давно в буфете лежат какие-то осколки от вазы. Мама не разрешает их выбрасывать.
– Ну ладно, ладно, - тихо сказала бабушка.
– Будем обедать. Илюша, конечно, проголодался.
– Она взглянула на Илью Андреевича и глазами показала ему на внука: - Пока молчание!
– и громко: - Дай я еще на тебя погляжу.
Илья Андреевич понял и ответил таким же взглядом, не уловленным племянником: понятно, все понятно.
– Ого, Юрчонок, да я смотрю, ты по-нашему, по-рябовскому пути идешь! весело сказал Илья Андреевич, подняв с пола Юрин парусник.
– Твой прадед березовой вицей карбаса шил. Дед Андрей Фомич, мой отец, искуснейшим кораблестроителем и шлюпочным мастером был. Он не только в нашей губернии славился. Его знали и в Петербурге. Вот и я еще задолго до войны кораблестроительный институт окончил. А ты как, по чертежам свою шхуну делал?