Белое пятно
Шрифт:
Тогда эта старая крестьянка из маленького, затерянного в степной безбрежности села Жабова стала для меня всем: высшим начальством, матерью, родиной! Она олицетворяла в себе все самое святое, чем я тогда жил, олицетворяла всех, кто боролся и страдал там, на фронте, и тут, в степи, на бесконечных просторах этого "Белого пятна". И я передал в ее руки свои главнейшие полномочия, будто в руки самого народа, ради которого и прибыл сюда...
Когда я невзначай обмолвился, что, сидя целый день в конопле, видно, пропитался ее запахом на всю жизнь, Микита признался:
– А мы догадывались... Еще утром, когда Оксанка забежала, я заметил, что
– А почему должны были следить именно за вашей хатой?
– Да, верно, не только за нашей. Они тут за всеми следят. Как только тебя прозевали?
– Не иначе потому, что вышел я к вам засветло. Не ждали уже... А почему так зорко следят именно за вашим селом?
– Может, и не только за нашим... Но ведь случилось-то с этим Рихардом где-то здесь, совсем близко.
– А что же случилось?
– Так убили же его вчера вечером!
– Это тот, который со мной в конопле лежал? Кто он такой? Кто его убил?
– Рихард?.. Да сам-то он только шофер. А возил шефа новобайрацкой жандармерии Бухмана.
– Ну и чьих же это рук дело?
– Да кто его знает... Ловят... А убит совсем неподалеку отсюда. Возвращались они из Солдатского по:елка вчера, когда уже совсем стемнело. Этот Бухман, сьолочь, смелый, ничего не боится, даже по ночам рыщет.
Ну и... Видел я сегодня эту машину. Вот здесь, на дороге. Только промчались они, значит, через Жабово, выскочили туда, на ровное, слышим, взрыв какой-то. Даже стекла зазвенели. То ли гранатой, то ли чем-нибудь другим, этого я еще не знаю. Машина вверх тормашками и сразу же загорелась. Рихарда - насмерть, а Бухману хоть бы что. Постоял на дороге, дождался, пока какая-то немецкая гашина появилась, остановил, Рихарда подвез и уложил возле нашей конопли, а сам назад, в Солдатский поселок... Помчался туда с немцами, а вскоре и заполыхало там.
– И кто же это сделал?
– Кго его знает, - покосился куда-то в сторону Микита.
– Ну, кто не кто, а уж что "Молния", так наверняка!
– вдруг спокойно сказала старуха.
– Много вы знаете!
– недовольно буркнул Микита.
– Лучше бы помолчали.
– А чего мне молчать? Кому же еще, как не "Молнии"?
– То есть, как - молния?
– ничего не понял я.
– Да-а...
– протянул неохотно Микита.
– Есть туг якобы в наших краях такая "Молния". Партизаны или подпочыцики, кто его знает!.. Где бы что ни случилось, все сразу же: "Молния" да "Молния"! Вот как в сорок первом было: Калашник да Калашник, так теперь "Молния".
– Мне бы сейчас напасть хотя бы на какую-нибудь искорку от этой "Молнии"...
Микита промолчал, будто не расслышал. Потом пожал плечами и заговорил совершенно о другом:
– Про вас тоже уже знают... Оксанка слышала, как полицай Гришка Распутин хвастал, будто где-то утром нашли парашют. Только не здесь... Где-то дальше, аж возле Подлесного, туда, к Зеленой Браме. Теперь, говорят, облава большая собирается.
– А людей? Не слыхал, никого не задержали?
– Нет, об этом не было слухов.
"Эге, вот оно, выходит, как, - думал я.
– Пятно, пятно, да не такое уж и белое!.. Есть и тут к чему руки приложить. Вот только бы ниточку какую-нибудь..."
Достаю из планшета карту и, развернув ее на столе, ориентируюсь, время от времени обращаясь с вопросами.
– Выходит, сейчас я вот здесь... Ага!.. Совсем неподалеку
– Да до Новых Байраков рукой подать... Но только ты обходи их за версту! Жандарм там - что лютый тигр.
И староста Макогон - собака из собак!
– добавляет старуха.
– Дальше, чуточку в сторону, и опять-таки недалеко,
Терногородка, потом Скальное...
– Тоже местечко, прости господи! Есть, говорят, там такой Дуська! Начальник полиции. Детей им стращают.
Сотни людей собственной рукой перестрелял.
А Подлесное и Зеленая Брама, оказывается, аж вон где! Далеко же кого-то из моих занесло, если это и в самом деле наш парашют найден. Видать, безвыходное положение было, если даже и припрятать не успел...
Сразу же, как только будет возможно, разведать все в той местности. Быть может, и не один, быть может, и еще кто туда попал... Думаю я обо всем этом, но в то же время и бабусиных слов мимо ушей не пропускаю. Запоминаю на всякий случай и названия сел, и фамилии, и ее характеристики. И жандарма Бухмана, и того Дуську (какое-то странное для мужчины имя! Или, может, прозвище?), и того старосту, собаку из собак, Макогона. На веку, говорят, как на долгой ниве... гора с горой, говорят... Однако у меня уже голова, кажется, кругом пошла. Да и неудивительно. Вторые сутки не сплю, не ем, да и обстановочка, сказал бы, не очень уютная... "Молния", значит. Неплохо сказано: "Молния"... Старуха о чем-то перешептывается с Микитой возле печки. О чем это они?.. Заставляю себя сосредоточиться, но это не совсем мне удается... Так и клонит в сон...
– ...Послушай, сынок!
– трясет меня за плечо женщина.
– Малость передохнул, и хватит! Если уж просишь, чтобы помогли, то слушай нас. Уходить тебе пора. Потому как место у меня такое, сам видишь... Долго не насидишься... Собирайся, Микнта, и айда!.. Прямо через обрыв к Соленой балке, а там левадами вдоль посадки...
Возле "Незаможника" будьте внимательнее. Пройдете.
? там уже и до Панька рукой подать... Есть тут такой Панько, свой человек...
И вот я снова в степи, снова лунная ночь. Только путешествую уже не один, а с этим еще вчера совершенно неизвестным мне одноглазым парнем. Двигаюсь уже не наобум, а словно бы зная, куда и как. Идем большей частью молча, придерживаясь балок, левад и лесополос.
Только иногда переговариваемся шепотом.
– ...Это твоя мать?
– спрашиваю парня.
– Нет!
– сразу отвечает мне Микнта.
– Бабушка...
Я сирота... Отца бандиты убили в двадцатом. Грызло тут такой был, атаман. А мать в тридцать третьем от голода...
Долго обдумываю, а потом все-таки решаюсь.
– Ас глазом у тебя что?
– спрашиваю.
– С глазом? Да... ничего! Теперь без глаза еще лучше... В Германию не возьмут.
– И, так и не ответив на мой вопрос, торопливо спрашивает сам: Скажи, а наши близко?
– На Донбассе, - отвечаю.
– Миус, Кальмиус, слыхал?
– Не приходилось... А как ты думаешь, наши тут скоро будут? Наши говорят, что осенью могут быть...
– А кто это "наши"?
– Ну, так... хлопцы, девчата. Есть такие, наше радио, Москву ловят.
– А из этой самой "Молнии" ты хоть кого-нибудь знаешь? Только говори правду.
Мы идем вдоль какой-то молодой посадки по заросшей пыреем меже. Под ногами шуршит трава, еле слышно потрескивает сухой бурьян. Микита долго-долго молчит, тянет почему-то с ответом, обдумывает. Потом бросает скупо: