Белорусский историк западной литературы. О Петре Семеновиче Когане
Шрифт:
В исследованиях П. С. Когана термин «XVII столетие» означает не только календарное понятие, охватывающее период с 1600 по 1700 год, но и как определение самостоятельной эпохи в истории западноевропейской культуры в целом и литературной жизни в частности, лежащей между Возрождением и Просвещением.
В 40—50-е годы XVII столетия литература делает по сравнению с прошлым существенный шаг вперед в смысле действенного вторжения в гущу общественной борьбы. Английская революция XVII века выдвинула на авансцену политической, культурной и общественной жизни ряд выдающихся личностей, наиболее яркой из которых является Джон Мильтон.
«Замечательно, — пишет П. С. Коган, — что те идеи, которые прославили через сто лет имена Руссо и Монтескье, уже
Его «Потерянный рай» в своем содержании связан с наиболее драматическими событиями середины века.
Принципиальному будто бы «антилиризму» XVII столетия ищут объяснения и в господстве нивелирующей человеческую личность придворной культуры, и в гнете абсолютизма. и в склонности превращать поэзию в изощренную, искусственную формалистическую игру — склонности, отождествляемой, как правило, со стилем барокко. Однако попытки абсолютизма подчинить себе творческие силы нации отнюдь не определяют содержание духовной жизни европейского общества XVII столетия.
Анализируя ход развития английской и французской литератур XVII —XVIII веков, П. С. Коган приходит к выводу: «Англия создавала новые идеи, Франция пускала их в обращение. Из Англии приходят новые литературные направления, Франция облекает их в продуманные теории». «Задача философов облегчалась тем, что перед их глазами находилась страна, уже достигшая в значительной степени гражданской свободы и потому дававшая богатый материал, на который могли опереться французские философы». Петр Коган подтверждает это блестящим анализом творчества Вольтера, Руссо, Дидро — великих представителей века Просвещения, давая как всегда подробнейшую характеристику эпохе, в которой творили великие мыслители. Автор «Очерков» фокусирует наше внимание на факте, что в каждой из западноевропейских стран восприятие просветителями исторического и духовного наследия эпохи Возрождения приобретало свой национально-специфический оттенок, вновь и вновь подчеркивая ту глубокую преемственную связь, которая существует между культурой Возрождения и Просвещения, высоко оценивая переломную роль, сыгранную Возрождением в поступательном движении духовной культуры человечества.
В то же время автор «Очерков» не идеализирует деятелей века энциклопедистов, метко и точно подмечая противоречия между их учением и образом жизни. Так, о Вольтере он пишет: «В отношениях между монархами и Вольтером немалую роль играли слабости знаменитого философа. Он не был свободен от тщеславия и корыстолюбия. Враг всяких привилегий, он не совсем равнодушно относился к тому, что находился в переписке со всеми монархами, не исключая и папы. Свое огромное состояние Вольтер нажил, между прочим, пенсиями, литературными доходами и лотерейными выигрышами; он охотно пускался в денежные предприятия. И нравственная роль его в некоторых из них остается далеко не безупречной». О народе же противник абсолютизма говорит следующее: «Народ всегда груб и туп; это быки, которым нужен погонщик, ярмо и корм». Фернейскому мыслителю вторит энциклопедист Дидро : «... который считает его (народ. — С. Ш.) от природы бессмысленным, злобным и жестоким, не способным ни к одному здравому суждению ни в нравственных, ни в политических вопросах».
В то же время, давая подробный анализ философских воззрений, самих философов Просвещения, П. С. Коган оставляет без внимания их богатое художественное и творческое наследие. О Дени Дидро он замечает, что «Дидро был не столько художником, сколько теоретиком драматического искусства. Он свел в цельную систему взгляды на драму, высказанные уже до него.». В «Очерках» совершенно не упоминаются художественные произведения как Дидро, так и Вольтера.
Наряду с этим первый том имеет и другие недостатки. Так, например, подробно анализируя жизнь и творчество Данте Алигьери, П. С. Коган упоминает Джованни Боккаччо, чей «Декамерон» сыграл важную роль в развитии народного итальянского языка, лишь в связи с биографией великого поэта, Франческо Петрарка упоминается как бы мимоходом, а такая яркая и знаковая фигура английской поэзии позднего средневековья, как Джеффри Чосер и его «Кентерберийские рассказы», заложившие фундамент всей английской литературы, вовсе остаются без внимания автора «Очерков».
То же касается творчества Клемана Маро, крупнейшего поэта, выдвинутого первым этапом развития французского Возрождения, и Франсуа Вийона, написавшего гениальную «Балладу о повешенных», в которой читателя поражают общечеловеческая глубина эмоций и мыслей, простота и лаконизм, с которыми они воплощены и которые придают им неотразимую захватывающую силу.
Вне контекста «Очерков» осталось и имя Пьера Ронсара, поэта, творчество которого безгранично в своем многообразии и спонтанном размахе. Того самого Ронсара, который в полемике с поэтами-гугенотами бросил знаменитую фразу: «Вы отпрыски моего величия». Творчество французских классицистов и поэтов-романтиков было бы невозможным без литературных завоеваний Пьера Ронсара.
Завершается первый, самый объемный по временному охвату том «Очерков» главой «Романтизм и поэзия «мировой скорби»: «Период господства Гете и Шиллера в немецкой литературе завершает собой XVIII век в Германии. В начале XIX века в европейской литературе выделяются особенно отчетливо два направления: романтизм и так называемая «мировая скорбь». У нас принято считать, что Гете и Шиллер романтики. Это — глубокое недоразумение. Гете и Шиллер не принадлежали к романтической школе и даже становились иногда во враждебные к ней отношения. Правда, у них были точки соприкосновения с романтиками, особенно в период сближения обоих поэтов — интерес к средним векам, к вопросам искусства, но. и Гете, и Шиллера ни в коем случае нельзя считать представителями романтического направления».
Заключительная глава книги как бы обобщает в методологическом ключе содержание первых глав и одновременно намечает перспективы дальнейшего развития истории национальных литератур и ее приближения к духовным запросам последующих поколений.
Второй том «Очерков по истории западно-европейских литератур», как и первый, пронизан стремлением понять и осмыслить историю литературы, начиная с периода 20-х и 30-х годов XIX века, в эпоху начала разрешения тяжелого кризиса, пережитого Европой в связи с бурными социальными и политическими движениями того времени.
Широкий культурный и социальный размах в освещении литературных процессов, понимание огромного значения таких факторов, как развитие материализма, естественных наук и техники, сочувственное изложение естественно-научных взглядов Дарвина, философии Гегеля — все это на фоне историко-литературных исследований тех лет — таков неизменный методологический подход П. С. Когана. «Я имел в виду обрисовать главные литературные направления с начала XIX века вплоть до наших дней, а также выяснить связь между этими направлениями с одной стороны и социальными и научными стремлениями века — с другой», — предуведомляет читателя автор в предисловии к первому изданию второго тома, вышедшего в 1908 году.