Белоснежка должна умереть
Шрифт:
Послышались шаги. Боденштайн обернулся. Кристина Терлинден выглядела такой, какой он ее запомнил: безукоризненная прическа, безучастная улыбка на гладком, без единой морщинки лице.
— Мои искренние соболезнования, — сказал Боденштайн.
— Спасибо. Это очень мило с вашей стороны.
Она явно была не в претензии к нему за то, что он уже несколько дней держал под арестом ее мужа. И самоубийство сына, судя по всему, тоже не сильно отразилось на ее самочувствии, как и пожар в мастерской и обнаруженная мумия в подвале. Удивительно. Может, она научилась подавлять эмоции или находилась под действием таких сильных успокаивающих средств, что не успела
— Тис сегодня утром исчез из клиники, — продолжил Боденштайн. — Он, случайно, не вернулся домой?
— Нет.
В ее ответе прозвучала некоторая обеспокоенность, но особой тревоги Боденштайн в нем не заметил. Ей еще даже не сообщили об этом, что тоже было довольно странно. Он попросил ее рассказать о Тисе и показать ему его комнату. Она повела его в полуподвальный этаж. Хайди Брюкнер последовала за ними на некотором расстоянии.
Комната Тиса была светлой и уютной. Поскольку дом стоял на склоне холма, из окна открывался прекрасный вид на деревню. На полках теснились книги, на тахте выстроились плюшевые звери. Постель была убрана, ничего нигде не валялось. Комната десятилетнего мальчика, а не тридцатилетнего мужчины. Необычными показались Боденштайну лишь картины на стенах. Тис изобразил всю свою семью. И в этих портретах отразилось все его мастерство художника. Он не просто запечатлел лица людей, но тончайшим образом передал личность каждого из них. Клаудиус Терлинден на первый взгляд приветливо улыбался, но его поза, выражение глаз и мрачный фон придавали картине что-то зловещее. Портрет матери, выдержанный в светлых и розовых тонах, был плоским и двухмерным. Образ без глубины, женщина, не имеющая личности. Странно. Третью картину Боденштайн сначала принял за автопортрет, но потом вспомнил, что Ларс и Тис были близнецами. На этом портрете был изображен молодой человек с еще не оформившимися чертами и неуверенными глазами.
— Он совершенно беспомощен, — сказала Кристина Терлинден, отвечая на вопрос Боденштайна, какой Тис в жизни. — Он не может сам ориентироваться в жизни. При нем никогда нет денег. Машину он тоже не умеет водить. Из-за его болезни ему нельзя иметь права, и это к лучшему: он не может адекватно оценивать риски и опасности.
— А людей? — Боденштайн посмотрел на нее.
— Что вы имеете в виду? — спросила она, растерянно улыбнувшись.
— Может ли он адекватно оценивать людей? Он понимает, кто к нему хорошо относится, а кто нет?
— Об этом… я не могу судить. Тис ведь не говорит. Он избегает контактов с людьми.
— Он прекрасно знает, кто к нему хорошо относится, а кто нет, — произнесла вдруг Хайди Брюкнер от двери. — Тис не умственно неполноценный. Вы и сами толком не знаете, что у него в голове на самом деле.
Боденштайн удивился. Кристина Терлинден не отвечала. Она стояла у окна и смотрела в серую, мутную даль.
— Аутизм — понятие очень растяжимое, — продолжала ее сестра. — Вы просто в какой-то момент перестали заботиться о его развитии и начали пичкать его этими таблетками, чтобы он был тихим и у вас не было с ним проблем.
Кристина Терлинден повернулась. Ее и без того неподвижное лицо казалось замороженным.
— Извините меня, — обратилась она к Боденштайну. — Мне нужно выпустить собак. Уже половина девятого.
Она вышла из комнаты, ее каблучки застучали по лестнице.
— Она прячется от жизни за домашними хлопотами, — заметила Хайди Брюкнер с некоторым разочарованием в голосе. — Она всегда была такой. И вряд ли уже изменится.
Боденштайн молча смотрел на нее. Этих сестер
— Пойдемте, я вам кое-что покажу, — сказала она вдруг.
Он пошел за ней по лестнице наверх, в холл. Хайди Брюкнер на секунду остановилась, чтобы убедиться, что сестры не было поблизости, потом быстрыми шагами прошла к вешалке и взяла сумку, висевшую на крючке.
— Я вообще-то хотела показать это одному знакомому аптекарю, — сказала она тихо. — Но в данных обстоятельствах лучше будет отдать это полиции.
— А что это такое? — с любопытством спросил Боденштайн.
— Рецепт. — Она протянула ему сложенный листок бумаги. — Вот это вот Тис принимает уже много лет.
Пия с мрачным лицом сидела за своим столом и печатала на компьютере отчет о допросе Питча, Домбровски и Рихтера. Она злилась, потому что у нее не было на руках ничего, что позволило бы продлить время содержания Терлиндена под стражей. Его адвокат приходил уже второй раз и настаивал на немедленном освобождении своего клиента. После беседы с доктором Энгель Пии в конце концов пришлось отпустить Терлиндена.
Зазвонил телефон.
— Девушке однозначно проломили череп именно этим домкратом, — произнес Хеннинг замогильным голосом, не тратя времени на приветствие. — А во влагалище мы действительно обнаружили наличие чужой ДНК. Но понадобится время, чтобы разобраться с этим детальнее.
— Шикарно! — ответила Пия. — А что с домкратом? Вы можете еще раз проверить на нем старые отпечатки пальцев?
— Я спрошу в лаборатории — как у них там с занятостью… — Он сделал короткую паузу. — Пия…
— Да?
— Тебе Мириам не звонила?
— Нет. А почему она должна была мне звонить?
— Потому что эта идиотка вчера позвонила ей и сказала, что беременна от меня.
— Ах ты, черт! И что теперь будет?
Хеннинг хмыкнул и тяжело вздохнул.
— Мириам была совершенно спокойна. Она спросила меня, правда ли это. И когда я во всем признался, она, не произнеся больше ни слова, взяла свою сумку и ушла.
Пия предпочла воздержаться от лекций на тему «верность» и «прыжки в сторону». Хеннинг, похоже, в настоящий момент был не готов к таким нервным перегрузкам. Хотя ее это уже не касалось, ей все же было жалко своего бывшего мужа.
— А ты уверен, что эта Лёблих не врет? Может, она просто решила тебя заарканить? На твоем месте я бы все это проверила. Действительно ли она беременна? И если да, то действительно ли от тебя?
— Речь не об этом! — ответил он.
— А о чем?
Хеннинг помедлил.
— Я обманул Мириам. Идиот! — произнес он наконец. — И она мне этого никогда не простит.
Боденштайн прочел рецепт, выписанный доктором Даниэлой Лаутербах. Риталин, дроперидол, флуфеназин, фентанил, лорезапам… Даже ему, непосвященному, было известно, что аутизм — совсем не то, что лечат психофармакологическими и успокаивающими средствами.
— Так ведь проще — не утруждать себя длительным и сложным лечением, а решить проблему с помощью химической дубины… — Хайди Брюкнер говорила приглушенным голосом, но в ее словах явственно слышался гнев. — Моя сестра всю жизнь шла по пути наименьшего сопротивления. Когда Тис и Ларс были маленькими, она вместо того, чтобы заниматься детьми, разъезжала с мужем по курортам. В раннем возрасте бедные малыши были предоставлены сами себе. Горничные, которые ни слова не говорят по-немецки, — это не самая лучшая замена матери…