Белоснежка и семь самураев
Шрифт:
У сожалению эти часы не были прямолинейны. Вместо этого в них имелся изгиб, словно созданный для того, чтобы скатапультировать летящую мышь прямо в воздух под углом в сорок пять градусов. Конечно, было невозможно предсказать, где эта мышь приземлится; многое зависело от скорости мыши, от того попыталась ли она остановиться за секунду до того, как ее лапки оторвались от отполированного орехового дерева, от эффекта сопротивления ветра и силы трения на итоговую скорость отрыва и тому подобного. В одном, впрочем, можно было быть достаточно уверенным: вероятность того,
Всплеск.
В быстрой последовательности всплеск, всплеск.
Возможно, так им и надо было; несомненно, так посчитали последующие поколения мышиных воспитателей, отсюда, говорят, и появилось выражение от фермерской жены, и в ведро. Короче, ситуация неприятная. Но лишь тогда, когда ведро рыгнуло, взволновалось и сказало “Запускаю ДОС”, мыши осознали всю глубину своей проблемы. Конечно, мышам неоткуда было знать, что это было наиважнейшее и наизначительнейшее ведро во всем царстве, проданное нынешней владелице предприимчивым лепреконом за сумму денег, превосходящую содержание царской казны в любой конкретный момент.
“Пи?” — отплевываясь сказала большая мышь, отчаянно молотя по воде.
Первый мышонок ответил, что понятие не имел, что такое ДОС и узнавать не собирался. Отчаянный толчок задними лапами, и он уже карабкался по крутой стенке ведра, не находя никаких выступов. Несложно догадаться, что он сказал.
“Неправильная команда или имя…”
“Пи!”
“Вызываю Помощь,” — спокойно сказало ведро, — “пожалуйста, подождите.”
Оно в жизни бы не додумалось ни до чего более раздражающего. “Пи!” — с восхитительной сдержанностью сказала большая мышь. — “Пи пи буль…”
“Запускаю ПИ. Пожалуйста, подождите.”
Мышь, которой следовало оставаться дома попыталась сказать “?”, но поскольку голова ее была на два сантиметра под водой, получилось лишь несколько пузырей. К счастью, Пузыри 3.1.1 для Зеркал входили в набор дополнительных программ. “БульБульБуль” — произнесло ведро; затем в боку его открылась дырочка и вода хлынула на пол.
Когда ведро абсолютно опустело, три слепых мыши сбились в кучку на дне и попытались справиться с последствиями шока и паникой. Они дрожали, а зубы их стучали. Уже это посчиталось бы достаточной командой, но с пустым мокрым диском, ведро было совершенно бесполезно. Недвижимо. Просто березовая лоханка с парой железных колец.
“Пи?”
“И не говори,” — пробормотала мышь, которой следовало оставаться дома, выплевывая нечаянно проглоченную воду. — “В этот раз я действительно подумала, что нам конец; то есть, жизнь промелькнула у меня перед ушами, я почувствовала небесный запах Лимбургского сыра, и …”
Она прервалась, прислушиваясь к эху своих слов. Последовал момент полной тишины.
“Пи?”
“Очевидно,” — ответила она с нотками истерики в голосе. — “По крайней мере, мне так кажется. Но я не могу прислушиваться к собственной речи, и во всяком случае я все еще думаю на новописке, хотя и говорю на Большом. Думаете, это как-то связано с водой в этом ненормальном ведре?
“Пи?”
“Почему вы спрашиваете меня? То что я внезапно в состоянии говорить на этом ужасном зубодробительном языке не значит, что я могу … Уууу.”
“Пи?”
“Нет, просто мне подумалось… Вообще-то,” — добавила, ужаснувшись, мышь, — “мне только что подумалась масса вещей. Масса!” — Ее передернуло. — “Например,” — сказала она, — “знали ли вы, что все это царство управляется чрезвычайно хитроумной операционной системой, которая, оказывается, хранилась в этом ведре, которое также являлось единственной копией?”
“Пи!”
“Я не знаю, откуда мне это известно,” — провыла мышь. — “Просто знаю. Нет, подожди-ка, доходит. Я знаю, потому что я наглоталась воды, что означает, что я какая-то заархивированная база данных, что бы это не значило… Черт.”
“П…”
“Я — это она,” — прохныкала мышь. — “Операционная система, то есть. Она внутри меня. Хотя, минутку,” — добавила она, наморщив нос и затрепетав усами. — “Минуточку, попробуем-ка. Ладно,” — она прокашлялась. — “Да будет сыр.”
Раздался глухой стук.
“Пи!”
“Потому что я не указала сорта,” — сердито объяснила мышь. — “Очевидно, Гуда — основной сыр. В следующий раз укажу чеддар. Довольны?”
“Пи.”
“Вот и мне так кажется,” — отозвалась мышь с набитым ртом. — “А этот основной вовсе не плох. Попробуйте.”
Двое других не стали дожидаться повторного приглашения. Однако, пока они набивались сыром, мышь, которой следовало бы остаться дома, сидела тихо и неподвижно. Затем она открыла глаза.
“Смотрите,” — сказала она, — “Я вижу.”
“Пи.”
“Пи пи.”
Она повела гладкими шерстяными плечами. “Согласна,” — ответила она, — “Зрение совсем не то, что я думала. Но уверена, может пригодиться. Теперь заткнитесь на минутку, пока я проверю установки.”
Снова тишина. Если разговоры с самим собой — это признак сумасшедствия, то прислушиваться к себе — в десять раз хуже; скорее всего, первый признак расцветающего желания податься в политику. “Ого,” — пробормотала она через некоторое время. — “Вы просто не поверите, что я смогу сделать, если захочу. Например, если мне надоест быть мышью и я захочу превратиться, хотя бы, в прекрасную принцессу, стоит лишь…”
“ПИИИИ!”
Предупреждение прозвучало слишком поздно. К тому моменту, как мышь, которой не следовало приходить, осознала грозящие опасности, команда была отдана, или по-крайней мере сформулировано было желание. Не успев подумать про ОТМЕНУ, мышь уже оказалась сто шестьдесят сантиметров в высоту, и встала на задние лапы, наполовину высовываясь из старого ведра. Она посмотрела вниз…
Нравится вам или нет, но сказочным принцессам присущи некоторые качества. Они не обязательно приятны, полезны или политкорректны. Все они связаны с ужасно устаревшей и снисходительной оценкой женской психологии, которая сложилась одновременно с первыми сказками и неотъемлемой частью которых является древняя догма, что женщины до смерти боятся мышей…