Белоснежный лайнер в другую жизнь

Данилова Анна

А потом была Опалиха…

6. Москва. Июнь 2005 г. М. Жемчужникова

Она не сразу поняла, что осталась совсем одна. Вернулась из больницы к себе, в пустую, пыльную, залитую солнцем квартиру и дрожащими руками взяла в руки телефон, положила на колени. Сердце колотилось, словно предчувствовало что-то нехорошее. Она знала, что между ними что-то произошло, между ней, Маргаритой Жемчужниковой, и Валерием. Какая-то недосказанность, непонимание чего-то очень важного. Не сразу подступило чувство, похожее на надежду: в больнице она его ненавидела и дала себе слово, что, как только выйдет, придет к нему, чтобы последний раз посмотреть на него, сказать все, что она пережила, и, конечно, забрать свои деньги. Ведь это из-за него она попала в больницу, ведь это его ребенка она потеряла! Для женщины это трагедия, для мужчины, особенно для такого, как Валерий, – освобождение от надвигающейся

ответственности… Хотя он никогда не был ответственным, и ему было глубоко наплевать на этого ребенка. Когда он услышал о нем, то замолчал, надолго. Видимо, думала Маргарита, принимал решение. И принял. Забыть о нем, о ребенке, словно и не было этого разговора, словно Маргарита и не спрашивала – оставить его или нет. Был вечер, они сидели на диване и пили пиво. Все как обычно. По телевизору шел футбол, Маргарита откровенно скучала. Боялась, что скажет ему о своей беременности, а он не услышит из-за матча, отмахнется рукой, мол, не мешай. Грубость, с которой он обращался с ней, становилась привычной, и Маргарита внушала себе, что должна принимать своего возлюбленного таким, каков он есть. Хотя это было нелегко, но она работала над собой, находила какие-то доводы, убеждала себя в том, что под внешней грубостью скрывается его глубоко запрятанная и обращенная только к ней, к Маргарите, нежность и, быть может, даже любовь. Иначе зачем он вот уже два года с ней, почти каждую ночь проводит в ее постели, спит, крепко прижавшись к ней, как к близкому и родному человеку? Значит, она – лучше всех тех, кого он знал до встречи с ней и кого он видит и знает сейчас. Сознание этого подогревало ее чувство к нему, и она не ощущала себя одинокой, как прежде, когда не была знакома с Валерием. Мысль о том, что он просто использует ее, ей в голову не приходила. Маргарита воспринимала его как своего мужа хотя бы потому, что он строил с ней совместные планы, точнее, один-единственный план, связанный с большими деньгами, которые он скоро заработает и с помощью которых они вместе уедут в Америку. Вопрос, который он время от времени задавал ей, – «Ты дождешься меня, если меня посадят?» – воспринимался Маргаритой так же, как и другой, волнующий ее вопрос: «Ты любишь меня?», и ответ ее был всегда и неизменно один, весомый, переполненный любовью: да, да, да… И они оба знали, что она любит его и дождется его возвращения, куда бы ни забрасывала его судьба, что бы с ним ни случилось. Мужчинам непременно нужна такая женщина, как спасательный круг…

…По зеленому полю бегали человечки, гонялись за мячом, и Маргарита спрашивала себя, что же это за игра такая, из-за которой мужчина не замечает сидящую рядом женщину, сидит, уставившись на экран, и хмурит брови… На кухне варился суп, в духовке томилось мясо, в квартире пахло теплом и уютом, семейной жизнью. Валера в шортах и майке полулежал на диване, на губах его, которые Маргарита так любила, блестела пивная влага… Она подумала о том, что, исчезни она сейчас, испарись, он даже обрадуется, тогда ему не придется выслушивать ее и вообще – обращать на нее внимание. Он вспомнит о ней в перерыве между таймами матча, в рекламной паузе, когда захочется перекусить, вот тогда он позовет ее и попросит принести поесть, а если ее не окажется рядом, сбегает на кухню, положит сам себе еду на тарелку, устроит все на подносе и вернется в комнату, на диван и, не отрывая глаз от движущихся человечков, примется за еду… Странные существа эти мужчины! А что, если было бы все наоборот? Она бы время от времени забегала к нему домой, а он ждал бы ее с горячим ужином, выкупанный, надушенный, в красивом костюме, при галстуке, ухаживал бы за ней, подливал вина в бокал, потом бы мыл посуду… А она, Маргарита, усевшись перед телевизором, где идет очередная серия какой-нибудь мыльной оперы, перестанет замечать его, не услышит того, что он скажет ей… «Дорогая, я жду ребенка…» – «Какого еще ребенка?.. Подожди ты, здесь такое…» Это было даже не смешно.

– Валера, я была у врача…

– Заболела? – он даже не повернул головы.

– Я бы не назвала это болезнью… – она вдруг почувствовала, как сильно покраснела. Не так она хотела бы рассказать о своей долгожданной беременности! Ведь она уже не так молода, и до этого времени ей не удавалось забеременеть. Ни разу. Она думала уже, что бесплодна, и вдруг… такое! Такая радость, плоду уже два с половиной месяца! А что, если она ошиблась в этом мужчине и он никогда не собирался строить с ней семейные отношения?

Как правильнее и тактичнее сказать ему: «Я жду ребенка» или «Мы ждем ребенка»? Вряд ли «мы». Это она ждет ребенка, как ждет и изменений в их отношениях. А ему-то этот ребенок к чему? Разве он входит в его «американский» план? Да и она сама, Маргарита, входит ли? Быть может… Нет, она не хотела даже думать о том, что он использует ее. Хотя чувствовала, что он, даже находясь рядом с ней, всегда мысленно был где-то далеко, и хорошо, если не с другой женщиной…

Замкнутый, неразговорчивый, но увлекающийся, темпераментный, сам в себе… Вот такие мужчины почему-то и привлекают женщин…

– Я беременна, Валера.

Она подняла голову с каким-то вызовом и сжала губы. Что он сейчас ей скажет? Что? Как отреагирует?

– Подожди… – он нахмурил брови, глаза его, не отрываясь, смотрели на экран. А потом он вдруг резко откинулся на спинку дивана и выругался, с досадой и злостью, а на лице его появилось выражение полнейшего разочарования. – Продули, идиоты…

Она встала и быстрым шагом направилась в кухню – зализывать раны…

– Пива холодного принеси, а! – бросил он ей вдогонку. И вдруг: – Я не понял, что ты сказала о больнице…

Она вернулась, матч-то закончился, встала в дверях и, глядя на Валерия с каким-то отчаянием, смешанным со стыдом, словно она совершила по отношению к нему предательство, проговорила, смущаясь:

– Я беременна. Что скажешь?

– Рожай, ты уже не девочка, – сказал он через вечность. – А то еще одна останешься… Понимаешь, у меня планы другие, ты же все знаешь. Ну куда мы с ребенком? Я хотел тебя взять, правда, но с ребенком будут большие сложности… Вот только, если ты родишь его уже там, в Америке… ребенок, рожденный в Америке, это же совсем другое дело! Ну ладно, Тома, не стой в дверях, ты же шла за пивом…

Больше они к этому разговору не возвращались. Но что-то в их отношениях все-таки изменилось, и не в лучшую сторону: его визиты сократились, а руки его стали словно чужими…

А потом у него появилась женщина. Маргарита это почувствовала, как чувствуют все женщины. Холодное и липкое подозрение теперь отравляло жизнь, держало ее в постоянном напряжении, мешало радоваться тем редким встречам, которые оставались еще от той, прежней жизни с Валерием. Что она могла сделать, чтобы вернуть его, чтобы ее будущее стало и его будущим, чтобы он вернулся к ней? Решение пришло само. Только деньги могли заинтересовать Валерия, только они смогли бы приблизить его к той смутной, на ее взгляд, цели, к которой он стремится. Призрачная Америка, что может быть наивнее и глупее? Кому он там нужен, даже и с деньгами? Да и где он возьмет деньги? Заработает? А где он работает? Чем занимается? Она же ничего о нем не знала! Но все равно, если она раздобудет для него эти проклятые деньги, хотя бы немного, всего несколько тысяч долларов, он уже посмотрит на нее другими глазами, увидит в ней союзницу, женщину, которая готова ради любви пожертвовать тем немногим, на что способна… А на что она способна? Что у нее есть, кроме этой квартиры? Нет, квартиру она никогда не продаст, она не такая идиотка, чтобы лишить себя последнего, что имеет. Остается машина, пятилетний «Мерседес», оставшийся ей от отца. Наследство. Сколько она может за него выручить?

… Кажется, что так много времени прошло с тех пор, как она отдала ему эту небольшую пачку долларов. «Вот, возьми, – сказала она каким-то ошалелым голосом, словно не вполне соображая, что делает, но понимая, что сделать это просто необходимо, – я тоже хочу поехать с тобой, я вообще хочу быть с тобой, ты, я и наш ребенок, куда ты – туда и я…» У нее в тот вечер было отличное настроение. Вот только Валерий казался встревоженным, смотрел на нее как-то странно, словно ждал какого-то подвоха… На этот раз она сама пришла к нему домой, неожиданно, без предупреждения, чтобы сказать о своей любви, о своей готовности помочь ему.

– Ты серьезно? Откуда эти деньги?

– Машину отцовскую продала. И чего, думаю, она будет гнить в гараже? Валера, возьми меня с собой… Мне это очень важно. Я люблю тебя. А еще вот, это мои драгоценности, правда, совсем скромные…

И она достала из кармана носовой платок, развернула его, показав золотые колечки, цепочку, две пары серег…

– Может, продашь сам? Я не знаю, как продавать и кому…

Он притянул ее к себе, обнял, прижав ее голову к своей груди, сгреб как-то сильно, нервно, судорожно и поцеловал в макушку. Она обомлела от такой ласки, от такой нежности, такого проявления благодарности, как ей тогда казалось, смешанной со страстью. Он взял деньги, пожав плечами, словно до конца не понимая мотивов такого странного поступка, проявления самопожертвования, потом спросил ее о загранпаспорте («Валера, ну ты же знаешь, что он есть, я же тебе его показывала!» – счастливо залепетала она).

– Так принеси, пусть здесь лежит… Вдруг неожиданно сорвемся…

Он так и сказал: «сорвемся». Словно ждал команды. Или денег. Внезапных, больших денег. Но ей было все равно, вор ли он или мошенник, авантюрист, проходимец… Вот, проходимец: проходит мимо кого-нибудь и прибирает к рукам то, что плохо лежит, проходит мимо, оставляя после себя запах гари или серы… Но как же ей хотелось тогда пройти с ним мимо всей этой опостылевшей и полной тяжелой работы и безысходности жизни, мимо, чтобы ворваться, влететь на белоснежном лайнере в другую жизнь, чистую и красивую, как само небо.