Белые снега
Шрифт:
Омрылькот и Млеткын спустились к берегу. Остановились у полузанесенных снегом вельботов. Млеткын достал маленький топорик и подошел к судну, принадлежавшему некогда Омрылькоту.
— Что ты собираешься делать? — шепотом спросил его старик.
— Молчи! — огрызнулся шаман.
Послышался треск дерева.
Омрылькот с беспокойством посмотрел в сторону школы. Ему показалось, что шум, производимый шаманом, отдается в каждой яранге, в каждой комнате школы.
Млеткын ломал вельбот сосредоточенно, с явным наслаждением. Он бормотал какие-то слова, чему-то ядовито усмехался. Омрылькот прислушался…и слух его уловил не слова заклинаний, а русские ругательства. Млеткын поносил Драбкина, учителя Сорокина, Пэнкока, Тэгрына, всех большевиков, революцию и Советскую власть.
На белом борту вельбота Омрылькот увидел большую черную дыру с неровными краями. И сердце сжалось от боли, будто шаман разворотил его собственное тело.
Покончив с одним вельботом, Млеткын направился к другому. Вскоре и на борту второго вельбота появилась дыра.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес Млеткын. — Теперь пусть попробуют выйти весной в море. Будут помнить о нас. Долго будут помнить.
Теперь дороги назад нет.
Млеткын и Омрылькот двинулись в торосы. Спустя некоторое время Омрылькот обернулся: ни берега, ни искалеченных вельботов уже не было видно — кругом был снег, летящий понизу вместе с ветром.
Этот ветер беспокоил Омрылькота. Если не уляжется — перейти пролив будет трудно. Чтобы пройти по нему, перебираясь с одной крупной льдины на другую, надо быстро бежать, не давая снегоступам проваливаться в ледяную кашу… А чтобы быстро бегать — надо быть молодым, сильным… Омрылькот шагал след в след за Млеткыном и пытался отогнать беспокойные мысли. Он вертел головой во все стороны, словно надеясь еще раз увидеть родной берег, селение, вельбот, но кругом был только белый снег…
Когда Пэнкок пришел, Сорокин был уже в школе.
— Волнуешься?
— Волнуюсь… — ответил Пэнкок.
— Это ничего… — сказал Сорокин. — Вот когда я давал свой первый урок в Улаке, тогда действительно было страшно.
До начала уроков еще оставалось время. С другой половины здания, где жили воспитанники интерната, доносился шум и звонкий голос Наргинау.
— Пойдем, посмотрим, чем кормит своих питомцев Наргинау, — предложил Сорокин.
В большой комнате за длинным столом сидели ребята и пили чай из эмалированных кружек. Возле каждого на тарелочке лежала большая дырчатая лепешка-какавпат.
Вдоль стены прохаживалась Наргинау.
— Еттык! — весело поздоровалась она с учителями. — Хотите чаю?
— Ладно, попробуем, чем кормишь ребят, — сказал Сорокин, садясь за стол.
Наргинау принесла две кружки и две лепешки.
— А чем, кроме чая, кормила сегодня? — спросил Пэнкок.
— Я им дала толченой нерпичьей печенки.
— Понравилась вам утренняя еда? — обратился к ребятам Сорокин.
— Понравилась! — хором ответили ребятишки.
— А где твой муж? — спросил Пэнкок Наргинау.
— Обещался вот-вот прийти, — ответила Наргинау. — Сказал: спустится только на берег — и сюда.
Драбкин спустился к берегу. У него уже вошло в привычку начинать утренний обход селения с морской стороны, где припорошенные снегом на подставках стояли вельботы. Сегодня Драбкин торопился: ему хотелось поспеть на первый урок Пэнкока. Это же такое событие!
Милиционер увидел дыру в деревянной обшивке еще издали. Подбежав к вельботу, Драбкин все понял: щепки лежали на хорошо заметных следах, уходящих в торосы. Мысли обгоняли одна другую. Поземка мела с вечера, следы еще видны: значит, преступники ушли недалеко — в ямках от подошв свежего снегу совсем немного.
И Драбкин двинулся в море. Пока наст был твердый, он бежал, не теряя из виду цепочку следов. Следы принадлежали людям, хорошо знающим морские дороги: они обходили торосы, ропаки, и путь их пролегал по удобным местам.
«Только не потерять след. Преступники далеко не уйдут. Жаль, не захватил снегоступов — дальше в море снег рыхлый, трудно будет идти».
Стало жарко. Милиционер откинул капюшон и суконный красноармейский шлем. Острый морозный ветер освежил голову. Потом пришлось снять и рукавицы. «Жаль, не догадался сразу вернуться и взять собачью упряжку. Теперь поздно… — Драбкин еще раз наклонился к следам. — Нет, далеко не ушли — след совсем свежий: края ямок не обточены ветром, острые, ломкие».
А Млеткын и Омрылькот уже шли не спеша, уверенные в том, что в Улаке все сейчас в школе. И еще — в такую погоду немногие отважатся выйти в море: время темное, близких разводьев нет, да и непогода надвигается… Единственное беспокойство — это усиливающийся ветер. Но пока не увидишь своими глазами пролив — гадать нечего. Иной раз, говорили бывалые люди, да и сами Омрылькот и Млеткын не раз видели, что даже в такой ветер лед стоял неподвижно.
Издали можно было подумать, что идут два охотника, ищут разводье, чтобы усесться на его ледяных берегах и терпеливо ждать, пока не вынырнет нерпа. Поземка такая, что следы у вельботов давно замело. Теперь пусть гадают — куда пошли те, кто повредил суда. Может, в тундру подались, к оленеводам, может, еще куда…
— Я очень голоден, — сказал Омрылькот, — забыл поесть в суматохе.
Путники остановились и под прикрытием тороса принялись жевать пересохшее оленье мясо. Млеткын достал бутылку и отхлебнул «огненной воды». Потом протянул Омрылькоту:
— Выпей, это тебя взбодрит.
— Сейчас не буду, после, — отказался Омрылькот. Вообще-то он был не прочь глотнуть самогона, но пить из одной бутылки с шаманом не стал.
Насытившись, путники встали. Омрылькот еще раз взглянул на берег, словно хотел попрощаться с Улаком. Но вот… что-то мелькнуло в торосах… «Погоня? Или умка?»
— Что там? — чувствуя, как от страха холодеет тело, спросил Омрылькот.
Млеткын обернулся… тут же выхватил из чехла винчестер.
— Это человек! Давай сюда! — шаман увлек Омрылькота за собой.
Они залегли в небольшой снежной ложбинке, защищенной стоящей торчком льдиной. Человек то тут, то там мелькал среди торосов — он явно шел по их следам.
Млеткын выдвинул вперед ствол винчестера.
— А может, он не за нами? — прошептал Омрылькот.
— За нами. Похоже, милиционер.