Белый Дух
Шрифт:
Хельдорф – Клейсту
Совершенно секретно.
Отпечатано в одном экземпляре.
Согласно полученной информации, Герда Хольман выехала из своего дома с штандартенфюрером Рейтером примерно в 17.15 на его служебном автомобиле СС 952659. Они вывернули на параллельную Курфюрстендам, остановились и прогуливались в течение почти тридцати минут, спокойно беседуя о чём-то. Агентам не удалось зафиксировать, о чём шёл разговор. Затем они снова сели в машину и поехали в чилийское посольство.
В посольстве штандартенфюрер Рейтер представил Хольман самым разным людям, но ни около кого не задерживался с нею долго. По всему было видно, что она исполняла формальную роль его спутницы. Среди гостей было много молодых людей – курсантов Крампница, офицеров танкового училища под Берлином, но Рейтер даже не взглянул на них. Он общался только с высшими чинами СС и дипломатами.
Герда Хольман долго беседовала с сёстрами Вельчек, дочерьми последнего германского посла в Париже, и пыталась флиртовать с их братом Ханзи, который пришёл на бал со своей невестой Зиги фон Лаферт. Она не получила от него ответа на свои заигрывания. Зато на неё обратил внимание барон фон Феффер, он четырежды приглашал её на танец, и она с явным удовольствием танцевала с ним.
Рейтер представил Герду Хольман Росите Серрано, популярной чилийской певице, которая исполнила во время бала несколько песен.
Достойна особого внимания беседа, в которой Хольман принимала участие. Разговор записан не с самого начала, так как агент не сумел подойти к участникам сразу.
Картье (бельгийский дипломат): Здесь совсем как в довоенные времена!
Неустановленное лицо: Бросьте! В довоенные времена все чувствовали спокойствие. Сейчас каждый сжимается от страха, даже нащупывая в своём кармане дипломатический паспорт.
Хольман: Вы преувеличиваете.
Неустановленное лицо: Фройляйн, вы слишком наивны. Или же вы живёте в тепличных условиях, если позволяете себе думать так.
Хольман: Я думаю так, как вижу. Германия строит новое общество и делает это без детского сюсюканья.
Картье: Простите, фройляйн, вы – член НСДАП? [2]
Хольман: Да, и горжусь этим!
Картье: Что ж, вы сами дали себе характеристику. В вас говорит не разум, а партийный фанатизм.
Хольман: А в вас говорит обыкновенная враждебность к идеям, которые вы не в силах понять!
В ту минуту подошёл штандартенфюрер Рейтер. Он взял под руку Хольман и отвёл её в сторону.
2
Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (NSDAP) – Национал-социалистическая рабочая партия Германии.
Рейтер: Держи себя в руках, Герда. Мы не на партийном собрании и не в кругу соратников по СС. Мы находимся фактически на территории чужой страны. Здесь люди могут иметь право выражать другие мысли.
Хольман: Разве я не имею права говорить то, что думаю? Разве идеи Рейха следует скрывать перед иностранцами?
Рейтер: В дипломатической среде не принято говорить то, что думаешь.
Хольман: Жалкие лгуны! Шуты в смокингах!
Рейтер: Герда, я буду вынужден выдворить тебя отсюда, если ты не возьмёшь себя в руки. Займись-ка лучше вон тем молодым американцем. Это Джейк Робинс, помощник атташе по культуре. Мне нужно наладить с ним контакт. Подготовь для меня почву, если это тебе по силам.
Хольман кивнула и отправилась было к Робинсу, но Рейтер задержал её.
Рейтер: Герда, я очень ценю тебя как сотрудника Института и внимательно изучаю все твои докладные записки и предложения по углублению экспериментов. Ты умеешь работать со вкусом и зришь в корень дела. Но сейчас мы не на работе. Постарайся не ляпнуть лишнего.
Хольман: Что значит «лишнее»?
Рейтер: То, что не вписывается в рамки их (Рейтер указал головой на дипломатов) морали.
Хольман: Выходит, мы должны потакать им, прикидываться не такими, какие мы в действительности?
Рейтер: Мы должны быть аккуратными…
Когда Хольман подошла к Джейку Робинсу, он спорил с Клаусом Харпрехтом о книгах Ницше.
Харпрехт: Ницше писал, что для обеспечения верховенства моральных ценностей необходимо учитывать все виды аморальных сил и страстей. Рост моральных ценностей является результатом действия аморальных соображений.
Робинс: Вы хотите сказать, что мораль производна от аморальности?
Харпрехт: Разумеется. Это два конца одной палки. Когда люди не хотят добровольно принимать моральные ценности, их приходится навязывать, насаждать силой. Но разве не аморально пытаться насильственно утвердить мораль?
Хольман: Простите мою категоричность, господа, но мне кажется, что вы занимаетесь пустословием. Любой человек отдаёт себя в чьё-то распоряжение, на чью-то волю, служит какой-то идее. Людям свойственно повиноваться. И мораль не имеет к ним никакого отношения. Человек заводит речь о морали лишь для того, чтобы создать оправдание своим поступкам, когда у него нет убеждённости в своей правоте.
Робинс(с огромным удивлением): Так вы считаете мораль пустым звуком, фройляйн?
Хольман: Именно.
Робинс: Не хотел бы я попасть к вам в руки, если дело дойдёт до драки.
Он поклонился и ушёл.
Хольман(озадаченно): Я обидела его?
Харпрехт: Пожалуй, его напугал ваш напор, фройляйн. Я видел, вы пришли со штандартенфюрером Рейтером.
Хольман: Так точно.
Харпрехт: Вы служите вместе с ним?
Хольман: Он возглавляет отдел, в котором я работаю.
Харпрехт: Стало быть, вы из Института древностей?
Хольман: Да.
Харпрехт: А верно ли говорят, что вы там казните людей, прикрываясь научными исследованиями?
Хольман: Я не имею права распространяться на эту тему.
Она тут же отошла от Харпрехта и хотела вернуться к Рейтеру, но штандартенфюрер общался в ту минуту с Марией фон Фюрстернберг, эмигранткой из России, в последнее время проживающей в Берлине. Карл Рейтер успел дважды поговорить с нею за время бала, танцевал с ней один раз. Их беседы зафиксировать не удалось. Хольман покинула посольство в сопровождении Рейтера. Уже на улице она поблагодарила его за чудесную ночь.
Рейтер: Ночь ещё не закончилась, Герда. Кстати, я заметил, что тебе нравится танцевать.
Хольман: Да, но мне давно не выпадало случая. Жаль, что Геббельс запретил танцы в общественных местах.
Рейтер: Ничего страшного. У нас с тобой всегда будет возможность посещать посольские балы.
Хольман: Должна сказать вам, штандартенфюрер, что вы заставили меня испытать большую неловкость.
Рейтер: Неужели?