Белый клоун в чёрной мантии

Ильичев Сергей Ильич

А игумен продолжал:

– Мы с тобой одного сложения и роста. Возьмешь мои документы, а после выздоровления, когда тебя комиссуют, поедешь в Иркутск…

– У меня рана-то пустяковая. И не болит вовсе. Кто же меня во время войны комиссует?

– У тебя, лейтенант, пуля под сердцем. По всем правилам медицинской науки ты должен был быть уже давно захоронен, а ты, вот видишь, еще и разговоры умные ведешь. Ну так слушай и не перебивай. В 160 километрах от Иркутска, в уединенном месте, есть хутор Приют… – С этими словами он достает и передает Георгию свои документы. – Здесь же вместе

с документами найдешь карту тех мест и крестик, отмечающий место еще до войны обнаруженного мною бесценного клада. Тебе предстоит распорядиться им по совести, помогая восстанавливать храмы и целить людские сердца.

– Да какой же я монах, если всю жизнь мечтал быть клоуном…

– Настоящий клоун – это тот же монах, что несет людям целительную для их натруженных сердец радость и надежду. Во время смуты и войны это бесценный дар. К тому же у тебя любящее сердце и открытый взгляд, ты внимателен к людям и умеешь отличить правду от наносной лжи. А начнешь с восстановления Заумчинского монастыря. Золотые монеты будешь обменивать на лес и камень; на деньги, что получишь за проданные украшения, сошьешь облачение для алтаря и одежду братьям. Кормите каждого, кто переступит порог монастырский, и проявляйте к ним внимание и заботу. Этих людей тебе Сам Господь будет посылать… Не забывай: гость в дом – Бог в дом. А уж дальше Господь тебе Сам укажет, кому и на что выделять эти несметные сокровища.

– Я и слов-то ваших не понимаю, хотя в церкви все детство провел. Наш спецприемник в храме размещался. А о том, что крещен был в детстве, так сам только перед войной узнал…

– Первые ученики Христовы простыми рыбаками были, а весь мир их слушал. Не беспокойся за слова и не думай, что будешь говорить. Доверься Господу, а все остальное приложится…

– Да как я жить-то по двум документам буду? – снова озадачился лейтенант.

– Как я понимаю, ты в данный момент и вовсе остался без документов…

– Не может быть… – Георгий обернулся на ту сторону, где только что лежал генерал. И ведь действительно, вместе с генералом забрали и его полушубок со всеми документами…

Игумен улыбнулся.

– Да и не генерал это вовсе. Но фамилию его лучше вслух не произносить. Дай Бог ему здоровья. Уж не ведаю, какими судьбами он здесь оказался, но в одну купель вместе с нами его Господь окунул… Это добрый знак. И еще! Думается мне, что эта нечаянная встреча еще обернется для тебя такой же нечаянной радостью уже в твоей будущей жизни… А теперь прощай, дорогой мой клоун. Сделай последнее усилие, опусти меня к братьям в общую могилу. А за упокой наших душ я еще с утра помолился…

– Но ты же ещё…

– Опускай. Пора.

И прежде чем навсегда закрыл глаза, одарил Георгия таким трогающим душу взглядом, что отпечатался тот взгляд в сердце клоуна на всю оставшуюся жизнь. Белого клоуна, которому теперь предстояло надеть черную монашескую мантию…

В военном госпитале Георгий обзавелся красивой бородой. И она ему нравилась. Врачи не особенно и настаивали на том, чтобы он ее сбривал, понимая, что жить солдату осталось совсем немного. Когда его все-таки довезли до областного госпиталя, то рентгеновские снимки

показали, что немецкая пуля действительно своим краем чуть не задела сердце солдата. И по всем правилам медицинской науки солдат давно «был более мертв, чем жив»… – но это уже из сказки о консилиуме вокруг Буратино…

На этом же снимке местными хирургами было обнаружено, что вокруг самой пули образовался некий жировой пласт или нарост в виде кокона, в котором пуля уютно себя чувствовала. Таким образом, без хирургического вмешательства сам организм раненого лейтенанта, пока его везли до госпиталя, справился с опасностью и сохранял жизнь Георгия. Главный врач больницы связался со своими товарищами – фронтовыми хирургами, и после обсуждения они решили не вторгаться в чужую плоть со скальпелем, дабы не разрушить того, что сделала за них сама природа.

Георгию сказали о пуле, которая останется в его сердце как напоминание о войне. И при этом намекнули на то, что не могут ничего гарантировать и в любой момент… А потому просили его поменьше беспокоиться и беречь свое сердце.

Но лейтенант, а теперь по новым документам – рядовой Георгий Любомудров, хорошо понимал, что это напоминание более о том тезке игумене, о взятом послушании нести на себе его крест. И еще что заметил Георгий, когда по каким-то вопросам общался с ранеными бойцами: если боец должен был идти на поправку, то его сердце было спокойным. А если солдату суждено было в ближайшее время умереть, то сама пуля начинала проявлять некое беспокойство, которое отзывалось резкой болью в сердце.

Когда это произошло в первый раз, Георгий не понял этого подаваемого ему знака. И только утром следующего дня узнал, что солдат ночью умер… А когда смерть забрала еще две жизни при аналогичных обстоятельствах, а пуля исколола в ночи всю душу, то тут он все про себя понял и даже плакал в ночи, что не смог выполнить данного ему послушания и три души отошли в мир иной без покаяния.

Утром следующего дня, перекрестившись и с молитвой на устах: «Господи, помоги!», он стал обходить палаты тяжелораненых бойцов.

О, как затрепетало сердце, отозвавшись на эту готовность Георгия к спасению душ своих собратьев и товарищей по оружию! Весь день, даже не заходя в свою палату и не прикасаясь к пище, он подсаживался к тем, на чьих лицах уже была маска неминуемой смерти. И беседовал, расспрашивая о доме, о родных и близких, о детях. А потом, выпросив бумагу и карандаш, стал записывать адреса отходящих в мир иной, обещая написать… И лишь после этого тактично подводил к разговору о Боге, о вере, о покаянии…

И вот, что любопытно, стоило лишь Георгию вслух произнести слово о Спасителе, как лица умирающих солдат оживали, в глазах появлялась несказанная радость и душа расцветала в несказанной, но памятной сызмальства любви к Творцу, а искупительные слезы покаяния сами навертывались на их глазах. И еще Георгий почти каждый раз отчетливо слышал, как их губы сами начинали шептать знакомые слова: «Господи, помилуй меня, грешного!»

Врачи, а более сестры, стали замечать, что появление Георгия в той или иной палате часто было связано с последующей смертью того, с кем солдат начинал беседовать.