Белый Клык
Шрифт:
Глава 2
Волчица
Позавтракав и уложив в сани свои скудные пожитки, Билл и Генри покинули приветливый костёр и двинулись в темноту. И тотчас же послышался вой — дикий, заунывный вой; сквозь мрак и холод он долетал до них отовсюду. Путники шли молча. Рассвело в девять часов.
В полдень небо на юге порозовело — в том месте, где выпуклость земного шара встаёт преградой между полуденным солнцем и страной Севера. Но розовый отблеск быстро померк. Серый дневной свет, сменивший его, продержался до трёх часов, потом и он погас,
Как только наступила темнота, вой, преследовавший путников и справа, и слева, и сзади, послышался ближе; по временам он раздавался так близко, что собаки не выдерживали и начинали метаться в постромках.
После одного из таких припадков панического страха, когда Билл и Генри снова привели упряжку в порядок, Билл сказал:
— Хорошо бы они на какую-нибудь дичь напали и оставили нас в покое.
— Да, слушать их малоприятно, — согласился Генри. И они замолчали до следующего привала.
Генри стоял, нагнувшись, над закипающим котелком с бобами и подкладывал туда колотый лёд, когда за его спиной вдруг послышался звук удара, возглас Билла и пронзительный визг. Он выпрямился и успел разглядеть только неясные очертания какого-то зверя, промчавшегося по снегу и скрывшегося в темноте. Потом Генри увидел, что Билл не то с торжествующим, не то с убитым видом стоит среди собак, держа в одной руке палку, а в другой хвост вяленого лосося.
— Половину всё-таки утащил! — крикнул он. — Зато я всыпал ему как следует. Слышал визг?
— А кто это? — спросил Генри.
— Не разобрал. Могу только сказать, что ноги, и пасть, и шкура у него имеются, как у всякой собаки.
— Ручной волк, что ли?
— Волк или не волк, только, должно быть, действительно ручной, если является прямо к кормёжке и хватает рыбу.
Этой ночью, когда они сидели после ужина на ящике, покуривая трубки, круг горящих глаз сузился ещё больше.
— Хорошо бы они стадо лосей где-нибудь спугнули и оставили нас в покое, — сказал Билл.
Его товарищ пробормотал что-то не совсем любезное, и минут двадцать они сидели молча: Генри — уставившись на огонь, а Билл — на круг горящих глаз, светившийся в темноте, совсем близко от костра.
— Хорошо было бы сейчас подкатить к Мак-Гэрри… — снова начал Билл.
— Да брось ты своё «хорошо бы», перестань мыть! — не выдержал Генри. — Изжога у тебя, вот ты и скулишь. Выпей соды — сразу полегчает, и мне с тобою будет веселее.
Утром Генри разбудила отчаянная брань. Он поднялся на локте и увидел, что Билл стоит среди собак у разгорающегося костра и с искажённым от бешенства лицом яростно размахивает руками.
— Эй! — крикнул Генри. — Что случилось?
— Фрог убежал, — услышал он в ответ.
— Быть не может!
— Говорю тебе, убежал.
Генри выскочил из-под одеяла и кинулся к собакам.
Внимательно пересчитав их, он присоединил свой голос к проклятиям, которые его товарищ посылал по адресу всесильной Северной глуши, лишившей их ещё одной собаки.
— Фрог был самый сильный во всей упряжке, — закончил свою речь Билл.
— И ведь смышлёный! — прибавил Генри.
Такова была вторая эпитафия за эти два дня.
Завтрак прошёл невесело; оставшуюся четвёрку собак запрягли в сани. День этот был точным повторением многих предыдущих дней. Путники молча брели по снежной пустыне. Безмолвие нарушал лишь вой преследователей, которые гнались за ними по пятам, не показываясь на глаза. С наступлением темноты, когда погоня, как и следовало ожидать, приблизилась, вой послышался почти рядом; собаки дрожали от страха, метались и путали постромки, ещё больше угнетая этим людей.
— Ну, безмозглые твари, теперь уж никуда не денетесь, — с довольным видом сказал Билл на очередной стоянке.
Генри оставил стряпню и подошёл посмотреть. Его товарищ привязал собак по индейскому способу, к палкам. На шею каждой собаки он надел кожаную петлю, к петле привязал толстую длинную палку — вплотную к шее; другой конец палки был прикреплён кожаным ремнём к вбитому в землю колу. Собаки не могли перегрызть ремень около шеи, а палки мешали им достать зубами привязь у кола.
Генри одобрительно кивнул головой.
— Одноухого только таким способом и можно удержать. Ему ничего не стоит перегрызть ремень — всё равно что ножом полоснуть. А так к утру все целы будут.
— Ну ещё бы! — сказал Билл. — Если хоть одна пропадёт, я завтра от кофе откажусь.
— А ведь они знают, что нам нечем их припугнуть, — заметил Генри, укладываясь спать и показывая на мерцающий круг, который окаймлял их стоянку. — Пальнуть бы в них разок-другой — живо бы уважение к нам почувствовали. С каждой ночью псе ближе и ближе подбираются. Отведи глаза от огня, вглядись-ка в ту сторону. Ну? Видел вон того?
Оба стали с интересом наблюдать за смутными силуэтами, двигающимися позади костра. Пристально всматриваясь туда, где в темноте сверкала пара глаз, можно было разглядеть очертание зверя. По временам удавалось даже заметить, как эти звери переходят с места на место.
Возня среди собак привлекла внимание Билла и Генри. Нетерпеливо повизгивая, Одноухий то рвался с привязи в темноту, то, отступая назад, с остервенением грыз палку.
— Смотри, Билл, — прошептал Генри.
В круг, освещённый костром, неслышными шагами, боком, проскользнул зверь, похожий на собаку. Он подходил трусливо и в то же время нагло, устремив всё внимание на собак, но не упуская из виду и людей. Одноухий рванулся к пришельцу, насколько позволяла палка, и нетерпеливо заскулил.
— Этот болван, кажется, ни капли не боится, — тихо сказал Билл.
— Волчица, — шепнул Генри. — Теперь я понимаю, что произошло с Фэтти и с Фрогом. Стая выпускает её как приманку. Она завлекает собак, а остальные набрасываются и сжирают их.
В огне что-то затрещало. Головня откатилась в сторону с громким шипением. Испуганный зверь одним прыжком скрылся в темноте.
— Знаешь, что я думаю, Генри? — сказал Билл.
— Что?
— Это та самая, которую я огрел палкой.
— Можешь не сомневаться, — ответил Генри.