Белый квадрат. Захват судьбы
Шрифт:
– Витя, – обратился Ощепков к участникам разыгравшегося на татами действа, – я что-то говорил об отработке силовых захватов?
К удивлению Спиридонова, ответил тот парень, которому Ощепков помогал встать первому:
– Нет, учитель, но…
– У тебя не получалось сделать переднюю подсечку, – мягко сказал Ощепков. – Я понимаю, Витя, но я не просто так ставлю тебя с Васей. Вася опытнее, но, главное, хладнокровнее тебя.
При этом Ощепков бросил быстрый взгляд на «опытного» Васю. Тот потупился и даже, кажется, слегка покраснел.
– Я понимаю, Витя, что с Васей тебе справиться нелегко. Но, во-первых, жизнь никогда не интересуется, легко тебе или нет, когда сводит нас с каким-нибудь противником, а во-вторых, если я подбираю тебе такого противника, значит, я верю, что ты способен справиться. Хотя, кажется, ты решил сделать все, чтобы я в этом разуверился.
А вот Витя точно покраснел, да как! Словно его густо намазали свекольным соком ото лба до ключицы.
– Зачем мы здесь? – спросил Ощепков, обводя взглядом собравшихся. – Чтобы научиться драться? Неужели вы думаете, что умение драться решит все ваши проблемы? Это глупо. Но дзюудо может сделать для вас намного больше – не только драться научить. Жить научить.
В зале было тихо, как в полночь на кладбище.
– Здесь вы учитесь преодолевать препятствия, переносить трудности, бороться. Рано или поздно вы должны понять, что ваш соперник – не враг, более того, он ваш самый близкий друг. Потому что именно он помогает вам перебороть и победить главного врага – себя самого.
Все наши неудачи происходят из того, что мы чересчур любим себя. Но когда-то великий воин далекой Японии, Миямото Симмэн [14] , сказал великие слова. Лучшим воином является тот, кто чувствует себя мертвым. Мертвому ничего не надо, мертвый ничего не боится. Заходя на татами, мы умираем, умираем для внешнего мира и его чувств. Вы снимаете обувь, входя в этот зал, но этого мало. Вы должны снимать там же свой гнев, свое тщеславие и самолюбие.
14
Японский ронин, лучший фехтовальщик в истории как минимум Японии. Основоположник самурайской школы боя на двух мечах, автор «Книги пяти колец» – философского трактата о военном искусстве. Более известен по имени провинции, из которой происходил, как Миямото Мусуаси.
Спиридонов посмотрел на свои сапоги и почувствовал, что краснеет. И Ощепков, и его ученики на татами были босыми. Как и когда снял обувь Ощепков, Спиридонов не заметил, а ученики, должно быть, разувались сразу на входе в зал; ботинки, накрытые оборками, сапоги с торчащими из них портянками и даже пара лаптей из серой бересты лежали у самого входа в помещение.
– Потому тот, кто разгневался, тот, кто пожелал во что бы то ни стало победить соперника, уже проиграл, – продолжил Ощепков, а Спиридонов представлял себе заваливающиеся на борт под огнем эскадры Того пылающие броненосцы Рожественского и тихонько кивал. – Победа не в том, чтобы непременно выбить дух из противника, победа в том, чтобы ни один противник никогда не мог выбить дух из тебя! Для того и нужны соревнования. Встречаясь с равно сильным, мы становимся сильнее, встречаясь с равно умелым, мы учимся новому, а победы в этой схватке нужны лишь для того, чтобы захотелось вновь и вновь повторять бой. На этом белом квадрате нет врагов! Здесь никто никому ничего не доказывает, никто никого не побеждает и не принуждает. Это место, где вы причащаетесь умению и способности защитить сами себя и друг друга.
«Он думает, что они поймут все это?» – задал себе вопрос Спиридонов. Он смотрел на простые лица ребят из группы Ощепкова, и они казались ему слишком уж примитивными для того, чтобы усвоить такую науку. Кроме разве что некоторых – эркаэмовца Грязнова, беспризорника Чапкина, Васи и еще парочки. А вот тезка Спиридонова, попытавшийся выполнить силовой захват и рухнувший при этом на татами, внешне был чистой воды уркаганом, да еще и с внешностью дикого черкеса. Зато Спиридонов не считал, что Витя был так уж и не прав, пытаясь любой ценой опрокинуть Васю. Точнее, это желание было ему по-человечески понятно.
Но в целом со словами Ощепкова он был согласен. Поняли их его ученики или нет, Спиридонов сказать не мог, но думал, что вряд ли. Какое-то время было тихо, затем уркаган Витя сказал негромко, но в тишине зала слышно было хорошо:
– Учитель, откуда нам знать, как это? Мы учились драться на улице, там физиопопия совсем другая…
– Философия, – поправил его Ощепков, улыбнувшись. – Но вообще-то ты прав, Витя.
Он кашлянул, возможно, специально, привлекая внимание к своим словам:
– Одной из важнейших задач нашей школы как раз и является задача отучить вас драться… точнее, не только драться – а жить по-уличному. Помните, как на самом первом занятии я просил вас, каждого, запомнить нечто важное?
Ребята закивали, а Спиридонов поймал себя на мысли, что Ощепков будто его цитирует! А поскольку в телепатию он не верил, оставалось предположить лишь одно – они мыслили сходным образом! Неожиданно это оказалось очень приятно – знать, что кто-то мыслит так же, как ты. Что у тебя есть единомышленник. Соратник.
– А что? – спросил Ощепков.
Первым ответил спиридоновский тезка:
– Никогда не бить первым.
– Вы уже много занимались и многое узнали, – сказал Ощепков. – Вы поняли, почему я просил вас об этом?
Стало тихо; никто не решался ответить первым. Наконец заговорил все тот же Витя:
– Мы должны использовать силу врага… против него самого, правильно?
– Отчасти, – ответил Ощепков. – Не просто силу. Человек или даже целое государство, решившее напасть на кого-то, сразу становится слабее. Такова человеческая природа. Такие вещи, как справедливость, заложены в нее, намертво пришиты к ней. Нападающий, конечно, знает, что не прав, а кто прав – тот и сильнее. Потому в нашей борьбе мы должны руководствоваться принципами справедливости.
Вот как просто! Ощепков понятными словами высказал то, что он чувствовал, что пытался донести до учеников. Спиридонов все сильнее ощущал какое-то родство с ним, словно неожиданно нашел брата, с которым был разлучен в малом детстве. Они понимали друг друга без слов, они жили по законам иного мира, общего для них и чужого для других.
– Василий Сергеевич, – мягко сказал он, – иногда проще один раз показать, чем много раз рассказать. Давайте мы с вами проведем показательный поединок, дабы у ребят не сложилось какое-то толстовское понимание нашей системы. Пусть они увидят, что даже самое серьезное противостояние можно проводить без злости и желания победить противника любой ценой. А потом я еще им несколько слов от себя скажу, уговор?
Такой противник у Спиридонова был впервые.
Фудзиюки Токицукадзэ его явно превосходил; все остальные – и его ученики, и соперники – столь же явно уступали ему.
Теперь он впервые встретился с равным. И не просто с равным.
До поединка, там, в мире за белым квадратом, у Спиридонова были какие-то рассуждения, оценки, сомнения. На татами все было иначе; и он еще раз ощутил, насколько на татами все внешнее внезапно становится абсолютно не важным, раскрывается иной мир, живущий по законам, отличным от законов внешнего мира, и они – он и Ощепков, что самое восхитительное, – стали в этом мире своими и были как братья.