Белый огонь
Шрифт:
– Что-то ее не видно.
– Так открой глаза пошире, идиот! Герцог тебе дает монеты не за то, чтобы ты финики жевал!
Раздался испуганный вопль, оханье, бульканье, крики.
– Тьма!
– Да как же?!
– Руби его! Руби!
– Что ты смотришь?!
– Да помоги ему!
– Умри ты наконец! Умри!
– Шестеро спаси нас!
Лавиани нехорошо усмехнулась, понимая, что Ярела спустили с поводка. Что же. Меньше работы.
Она ждала, радуясь, что в домах не зажигается свет и никто не спешит выходить на улицу.
– Да что там у вас творится?! – Напротив, на фоне темного неба появился еще более темный силуэт.
Ответа не последовало.
Из-под рубахи Лавиани вытащила один из метательных ножей, задумчиво взвесила его на ладони, словно хищный зверь, оценивая расстояние до цели.
Нет. Далековато.
Ей пришлось прыгнуть на соседнее здание, по верху которого было натянуто множество веревок для сушки белья. Стрелок стоял к ней спиной, вытягивая шею, пытаясь понять, что происходит на улице.
Она сделала осторожный шаг к нему. Затем еще один. Ничем не выдала себя, ни шорохом, ни звуком. Даже дышала едва-едва. Но он был из таких, кому не случайно платят полновесными марками за чужие жизни.
Несмотря на все предосторожности, наемник резко обернулся. Лавиани швырнула нож, а арбалет – выстрелил. На секунду они застыли друг напротив друга, не веря, что оба промахнулись. В следующую секунду сойка скакнула к человеку, выхватывая свое основное оружие – старый клинок, доставшийся ей от отца ее сына в те времена, когда она была молода и жила надеждами.
Противник не дрогнул, шагнул к ней, и, как бы быстра ни была сойка, ловко поймал ее запястье своей лапой, не давая завершить удар. Она зашипела, врезала ему в челюсть левой рукой, он охнул, отшатнулся, но хватку не ослабил, наоборот, притянул к себе, одновременно смещаясь, чтобы она оказалась у края.
Лавиани не собиралась падать. Не в эту ночь. Подпрыгнула и оплела его бедра ногами, боднула головой, отмечая громкий щелчок, когда его носовая кость не выдержала.
Даже несмотря на боль, он не разжал пальцев, помнил о ноже, пошатываясь отошел от края. Сойка висела на нем, как собака на медведе, не собираясь пользоваться талантом. Упорного гада она прикончит без всяких фокусов, это, можно сказать, вопрос самоуважения.
Кто-то схватил ее за плечи, рванул назад, обдав вонью лука изо рта.
– Держу!
Лавиани выгнулась, пытаясь крепче прицепиться, но ее ноги расплелись, мир перевернулся, и она откинула голову назад, врезавшись затылком во что-то твердое.
– Ох! – простонали над ухом.
Ей показалось этого мало, и, рыча, она ударила еще раз. И еще. И еще!
Пальцы отпустили ее, сойка вспомнила о ноже в руке, ткнула, не глядя, почувствовала, как лезвие задело ребро, а затем прошло дальше.
– Шестеро! – проскулил убийца, разом забыв о ней.
Она прыгнула к первому, губы и подбородок которого стали темными от текущей из сломанного носа крови, и он, глядя зло, поднял ладонь и дунул. Лавиани отпрянула, моргнула и чуть не взвыла, когда глаза и носоглотку обожгло огнем.
Сойка потеряла всякое представление о том, где находится, куда движется и лишь шипела из-за кинутого в лицо перцового порошка. Шагнула назад, нога поехала на чем-то скользком. Еще шаг, и она споткнулась о раненого, скрючившегося на крыше, пытавшегося удержать внутренности. Услышала топот подошв, второй гад собирался ее прикончить.
Крыша не выдержала одновременного нахождения трех человек в одной точке, и на мгновение Лавиани оказалась в воздухе, успев подумать, что такой дурой она себя давно не чувствовала… Удар выбил из нее весь воздух. Сойка валялась среди кусков кровли, штукатурки, досок с торчащими гвоздями, скрипя, точно раздавленный жук. Из глаз потоком текли слезы, из носа сопли, гортань раздирали бешеные кошки, вот-вот готовые забраться к ней в мозг и взорвать голову изнутри.
Рядом вяло копошился и хрипел один из противников. На груди лежало что-то тяжелое, слабо подергивающееся. В спину впилось нечто угловатое, и, когда сойка пошевелилась, острие, проколов рубашку, поцарапало лопатку.
Она застыла, затем на ощупь стянула с себя ногу умиравшего и осторожно перевернулась на бок, часто моргая, пытаясь прогнать проклятые слезы. Арбалет того, кого она зарезала, обнаружился прямо под ней, и счастье, что механизм не сработал, когда Лавиани на него грохнулась.
Внизу раздавались испуганные, но не очень-то громкие крики разбуженных жильцов. Тень поднялась рядом с ней, ругаясь на карифском, и сойка швырнула очередной метательный нож, почти наугад, в дрожащий, расплывающийся из-за слез силуэт.
Она решила, что не достигла цели, но через секунду рядом глухо рухнуло тяжеленное тело здоровяка. На лицо попали мелкие капельки крови.
Лавиани плюнула, не глядя вытерла глаза рукавом изрядно испачканной и порванной рубахи, но стало еще хуже, туда словно углей положили.
– Рыба полосатая! – не проговорила, а провыла она. – Сучий потрох!
Оглушительно чихнув, сойка подумала, что попалась на примитивный ход, точно новичок. Также появилась мысль, как будет смешно, если ей придется умереть от того, что мозг вот-вот сгорит в бушующем в ней пожаре.
Громила негромко сипел, скрипел, точно рассохшиеся доски пола, с трудом втягивая в себя воздух.
– Сейчас, – бормотнула Лавиани, но язык распух и стал непослушным, так что получилось «бябяс».
Она бы посмеялась над кем-нибудь другим, заговори он так, но тут ей было не до смеха.
– Бябяс, – повторила женщина, вслепую шаря пальцами по полу, на котором расползалась горячая лужа чужой крови. Она порядком в ней извозилась, не только руки, но и колени и локти, бока и грудь. Любой нормальный человек, встретив ее, усомнился бы в том, что Лавиани нормальная. Конечно же такое присуще лишь безумцам, да каннибалам.