Белый пиар
Шрифт:
«Почему они не стали ни о чем сообщать? – ломала голову Женя. – Ведь Миша говорил, что они, его контора, собираются предать все делишки «Глобуса» гласности… Чтоб другим неповадно было… Впрочем, кто такой Миша?.. Всего лишь капитан госбезопасности. Над ним – еще десяток начальников, один другого выше. Целая пирамида… Вот оно, его начальство, – взяло и перерешило по-другому… А может, им, для огласки и для полноценного следствия, как раз не хватает меня – живого свидетеля? И они, «кагэбэшники», сейчас ищут – именно меня? Ищут по всему миру?»
Опять противно засосало под ложечкой. «Не думай об этом! – прикрикнула на саму себя Женя. –
После недолгой борьбы с собой Женя все-таки решила отказаться от спиртного и принялась за омлет.
Поджаристый омлет с сыром показался безвкусным, словно сделанным из пенопласта. «Будто реквизит… А ведь я так люблю омлет… Что-то у меня со вкусом… И что-то к тому же происходит с нервами… Нет, пора двигать из Вены… Куда-нибудь подальше… Сегодня же надо рассчитаться за гостиницу, взять машину напрокат – и вперед, в Париж… А потом в Испанию… А затем – сесть на пароход и уплыть в Южную Америку… Там, в Аргентине, говорят, Борман тридцать лет скрывался… И никакое ФСБ вместе с ЦРУ его не нашло… А я – что? Разве я – Борман?.. Совсем не похожа на военную преступницу… Я, по большому счету, и не преступница вовсе… Подумаешь: вор у вора дубинку украл… Да таких преступников, как я, в России – дюжина на каждую сотню населения… А из числа тех русских, у кого есть деньги, чтобы попивать кофий в Вене, – три дюжины…»
Подбадривая себя, Женя через силу все-таки доела омлет. Глазом в это время косила в «Известия». Читала – и ни слова не понимала.
– А-а, вот и она! – вдруг раздался сзади знакомый голос.
Пугающе знакомый. Звучащий по-русски.
– Штирлиц, – глумливо продолжил голос, – читал газету «Известия», и его мучительно рвало на Родину!
Женя резко обернулась.
Рядом с ее столиком стоял Миша Бобров.
Миша был в майке и дорогом пиджаке. Из кармана пиджака свисали темные очки.
– Позволишь присесть? – по-прежнему весело спросил он.
Женя лишилась дара речи. Она даже не кивнула.
О тарелку звякнули ее вилка и нож.
Не дождавшись приглашения, Миша взял стул и уселся рядом с ней.
– Дабл скотч, визаут соуда, визаут рокс! [33] – полуобернувшись, крикнул он бармену на дурном английском.
– Может, выпьешь чего-нибудь со мной? – дурашливо спросил он Женю. – За встречу? За нашу встречу?
– По утрам не пью, – собрав остатки самообладания, выдохнула она.
33
Двойной виски без соды и безо льда (англ.).
Язык плохо слушался ее. «Как же быстро они меня нашли, – мелькнула полная отчаяния мысль. – Как быстро!..»
Бармен с непроницаемым лицом принес и поставил перед Мишей бокал с виски.
– Прикажете подавать ваш кофе, мадам? – спросил у Жени.
– Да-да, – рассеянно пробормотала она.
– Вот ты где оказалась, – по-прежнему весело проговорил Михаил. – В Вене. Я почему-то так и подумал. Вена – прекрасный город для юных девушек. – Он сделал добрый глоток виски. – А ты к тому же сентиментальна, матушка… Достаточно прочитать твой психологический портрет, чтобы понять: да она и не может скрываться нигде, кроме как в Вене…
Пока Бобров разглагольствовал, Женя сидела, окаменев.
– Чего ты хочешь, Миша? – наконец выдавила она. Язык плохо слушался ее.
– Прекрасно. Великолепный город. Чудесный
Миша одним глотком прикончил виски.
– Эть, хорошо! – выдохнул он. – Сейчас бы огурчика… Не скучаешь по родным маринованным огурчикам? А, Марченко? По родному «Бородинскому» хлебу? По милым березкам?
– Хватит ерничать, – устало произнесла Женя. Ей вдруг все на свете – в том числе собственная судьба – стало глубоко безразлично. Яркий венский день померк, «эспрессо» на столе превратился в бурду с отвратительным запахом.
– Хочешь арестовать, – глухо сказала она Боброву, – давай арестовывай. Только предупреждаю: я буду кричать и кусаться. Меня так просто не возьмешь.
– И я предупреждаю, – опять дурашливо произнес, понизив голос, Бобров (он наклонился к ней и обдал нестерпимым запахом незнакомого одеколона и дыханием, омытым виски). – Бармен – наш человек… Только – тс-с… – Он поднес палец к губам. – А больше здесь, в кабаке, никого нет. Так что – пожалуйста, кричи, Марченко.
Женя отстранилась от Боброва, обернулась на стойку. Бармена не было видно. Она глянула в окно. По улице прошла беззаботная, молодая, дорого одетая парочка. Проехал автомобиль… Затем девушка на мотороллере… Пронесся залихватский мотоциклист непонятного пола – весь в коже… Снова машина – сияющая ярче весеннего солнца… Автомобили были дочисто вымыты – и мостовые тоже.
Жене нестерпимо стало жалко вдруг лишиться всего этого. Лишиться – навсегда. И что взамен? Жлобская Москва? Убогий К.? Или – что скорее всего и хуже всего – СИЗО, а затем зона? – Миш, – жалобно произнесла Женя. – А, Мишенька… А давай я с тобой деньгами поделюсь? А?.. А ты меня отпустишь? А, Миш?
– Вы что это мне предлагаете, Марченко? – вдруг официальным голосом произнес Бобров. – Взятку при исполнении служебных обязанностей?! Вы что это мне, Марченко, предать Родину предлагаете? Тридцать иудиных сребреников вы мне предлагаете? Тарелку чечевичной похлебки? А, Марченко?!
– Ладно тебе, Мишенька… Отпусти меня… Пожалуйста… – жалобно проговорила Женя.
Миша остро глянул на нее и строго сказал:
– Ты чего-то не понимаешь, Марченко. На тебе висит хищение в особо крупных размерах… Плюс – подозрение в убийстве Бритвина… Плюс – двойное убийство в К. То самое убийство, которое я благодаря особому к тебе отношению – и нашим с тобой особым отношениям – замял. Ты что же, думаешь, что после этого ты вот так, спокойненько, можешь скрыться на просторах буржуазного Запада? Ты что, не понимаешь, что любая страна, к которой мы обратимся с требованием о твоей экстрадиции, прекраснейшим образом выдаст тебя России? Ты что, вправду думаешь, что Интерпол не впечатлит рассказ о твоих приключениях – сначала в К., затем в Москве?