Берег динозавров (Сборник)
Шрифт:
— Так что же все-таки происходит? — выкрикнул я, пытаясь перекрыть гул мотора.
Стрелка спидометра коснулась отметки «девяносто» и продолжала медленно ползти дальше.
— Потом! — крикнул Фостер.
У меня не было сил спорить. Я несколько раз оглядывался, удивляясь, куда это подевались все копы. Потом уселся поудобней и принялся следить за дорогой.
Было около половины пятого утра, и небо на востоке начинало сереть сквозь пальмовые ветви, когда я наконец нарушил молчание.
— Между прочим, — сказал я, — что значат все эти решетки, пуленепробиваемые стекла, армейские пулеметы? Мышей слишком много развелось?
— Это все более чем необходимо.
— Честно говоря, теперь, когда у меня волосы перестали топорщиться от ужаса, — продолжил я, — мне все это кажется чертовски глупым. По-моему, мы отъехали уже довольно далеко, чтобы остановиться и показать им всем язык.
— Не спеши.
— Слушай, а почему бы просто не вернуться? — поинтересовался я. — И…
— Нет! — выпалил Фостер. — Обещай мне, Легион, что бы ни случилось, ноги твоей там не будет.
— Уже день наступает, — заметил я. — А когда взойдет солнце, ну и идиотами же мы будем себе казаться. Но можешь не беспокоиться, уж я-то никому не расскажу.
— Мы не можем оставаться на месте, — сказал Фостер. — В следующем городке я по телефону закажу билеты на Майами.
— Постой, постой, — вставил я. — Ты что, бредишь? А как же твой дворец? Мы даже не удосужились убедиться, выключил ты телевизор или нет. И потом, как насчет паспортов, денег, багажа? И вообще, с чего ты взял-то, что я собираюсь тебя сопровождать?
— Я был готов к подобной неожиданности, — спокойно возразил Фостер. — В юридической фирме в Джексонвилле я оставил необходимые распоряжения по поводу дома. Меня больше ничто не связывает с прошлой жизнью, надо лишь изменить имя и исчезнуть. Ну а что касается остального, то мы можем купить багаж и утром. Мой паспорт здесь, в машине. Хотя, наверное, пока не удастся раздобыть тебе новый паспорт, нам лучше податься в Пуэрто-Рико.
— Послушай, — сказал я. — Ну, перепугался я там, в темноте, но зачем же из этого трагедию-то раздувать?
Фостер покачал головой.
— Врожденная инерция человеческого мышления, — заключил он. — Сопротивляться любой новой идее.
— Все эти идеи, о которых ты говоришь, обеспечат нам пожизненное место в дурдоме.
— Легион, — окликнул меня Фостер. — Тебе надо накрепко запомнить все, что я тебе скажу. Это важно, жизненно важно. Я не хочу тратить время на предисловия. Дневник, который я показал тебе, у меня в куртке, обязательно прочти английские записи. Позже ты сам все поймешь.
— Надеюсь, ты не собираешься прямо сейчас писать завещание? — поинтересовался я. — Ты мне хоть объясни для начала: от кого это мы так прытко улепетывали?
— Откровенно говоря, — отозвался Фостер, — я и сам не знаю.
Фостер выехал на темную площадку автозаправочной станции. Он поставил машину на ручной тормоз и в изнеможении откинулся на спинку сиденья.
— Ты не мог бы немного повести машину? — попросил он. — Я что-то себя неважно чувствую.
— О чем разговор! — с готовностью отозвался я.
Я выбрался из машины и обошел ее. Фостер на сиденье весь как-то обмяк, лицо его осунулось. Он казался еще более старым, чем вчера. Все эти ночные переживания и мне-то лет не прибавили.
Он открыл глаза и невидяще взглянул на меня, потом с усилием взял себя в руки.
— Извини, — выдавил он. — Что-то мне не по себе. Он с трудом перебрался на мое место, а я сел за руль.
— Слушай, если тебе так плохо, давай лучше поищем врача.
— Нет, все нормально, — заплетающимся языком произнес он. — Поехали дальше.
— Мы уже и так в ста пятидесяти милях от Мейпорта.
Фостер повернулся ко мне, открыл было рот, собираясь ответить, и потерял сознание. Я быстро проверил пульс и зрачки. С Фостером было все в порядке, и тем не менее первым делом следовало уложить его в постель и вызвать врача.
Мы находились на окраине небольшого городка. Я медленно проехал по улицам, вывернул на главную магистраль и остановился перед обшарпанной гостиницей. Когда я выключил мотор, Фостер шевельнулся. Я повернулся к нему:
— Фостер, я отведу тебя в постель. Ты можешь идти?
Он тихонько застонал и приоткрыл остекленевшие глаза. Я вышел и помог ему выбраться. Он по-прежнему находился в каком-то странном полубессознательном состоянии. Я дотащил его до замызганной конторки, над которой горела тусклая лампа. Я нажал кнопку звонка, и через минуту из коридора выполз какой-то старикашка. Он зевнул, подозрительно оглядывая меня и Фостера.
— Нам тут пьянчуги не нужны, — буркнул он.
— Мой друг болен, — отрезал я. — Двойной номер с ванной. И вызовите врача.
— А что у него? — поинтересовался старикашка. — Это не заразно?
— Вот это я и хочу узнать.
— По утрам врача не бывает. И у нас нет отдельных ванных комнат.
Я расписался в гостиничной карточке, и, поднявшись на решетчатом лифте до четвертого этажа, мы прошли по плохо освещенному коридору к коричневой облупившейся двери. Сам номер выглядел не лучше. Обои в цветочек, умывальник древней конструкции да две широкие кровати. Я уложил Фостера на одну из них. Он так и лежал, неподвижно, с каким-то странным просветленным выражением лица, которое старательно пытаются придать мертвецам умельцы из похоронных бюро. Я присел на Другую кровать и снял ботинки. Теперь наступила и моя очередь расслабиться. Я лег и погрузился в сон, словно камень в тихую воду.
Проснулся я с уверенностью, что сумел разгадать тайну жизни. Я попытался сохранить ее в памяти, но сон, как всегда, ускользнул, не оставив следа.
Серый рассвет просачивался сквозь грязные окна. Фостер лежал в прежнем положении, раскинув руки и тяжело дыша. Наверняка он просто чертовски устал, и ему вообще не нужен врач. Вероятно, он скоро проснется, снова готовый нестись сломя голову неизвестно куда.
Что же касается меня, то я опять проголодался. Надо бы раздобыть парочку долларов, хоть на бутерброд, что ли. Я окликнул Фостера, но он даже не шелохнулся. Ну, уж если он так дрыхнет, нечего его беспокоить… Я вынул из кармана костюма толстый кошелек и, выудив из него десятку, положил на стол. Мне вспомнилось, что Фостер говорил о деньгах в машине, и я взял ключи, обулся и прокрался к двери. Фостер лежал бревно бревном.