Берег загадок
Шрифт:
Как только Огульнязик подходила к магазину, Эзиз бросал игру подзывал к себе пса и начинал его ласкать, а Джучи умно заглядывал Эзизу в глаза и помахивал обрубком хвоста. Потом вместе с ним Эзиз подходил к женщине, справлялся о ее здоровье и спрашивал, нет ли письма от Белли Каррыевича. Огульнязик вздыхала, Эзиз, потупившись, смотрел в сторону. Он знал, что с того дня как директор школы уехал на фронт, Огульнязик получила от него только три письма. Последнее несколько месяцев назад, больше не было ни строчки.
Наступил февраль. Из пустыни все чаще залетали влажные ветры, напоминая о приближении весны. Она чувствовалась во всем: деревья налились соком, и на них появились почки; на отрогах гор стаял снег, белели только вершины, Чаще стали выпадать дожди. Земля набухла, стоило выглянуть солнцу, как над полями и дорогами поднимался пар. Он сгущался в сплошной туман и вот уже нависали тяжелые тучи.
В одно ненастное утро я пришел в магазин и увидел Эзиза сидящим на камне. Вид у него был болезненный, будто всю ночь его трепала лихорадка. Я спросил, что случилось. Эзиз хмуро посмотрел на меня, затем поднялся, с горечью и болью сказал:
— Велли Каррыевича убили. Огульнязик получила от кого-то письмо. Пойдем к ней...
Шли молча. Настроение было подавленным, все время я думал о нашем директоре и в моей памяти вставал высокий мужчина с зачесанными назад волосами, с лопатой в руках. Он как-то окапывал у себя во дворе деревья и дружелюбно спрашивал меня: «Так в каком году произошла битва на Чудском озере? Не помнишь? Вот тебе и на! Значит, не знаешь, когда мы били псов-рыцарей... И об Александре Невском ничего не слышал?..»
Дом Велли Каррыевича, обнесенный дувалом, стоял в середине улицы. Мы подошли к нему. Возле двора стоял впряженный в арбу верблюд, в доме суета, шум. Грузный белобородый старик вышел со двора со скатанным ковром и стал укладывать его в повозку. Потом мы увидели Огульнязик, она грустно посмотрела на нас, позвала Эзиза. Он побежал во двор и вывел оттуда на цепи Джучи. Привязав собаку к арбе, тихо проговорил:
— Уезжает к отцу, в соседний аул.
Спустя полчаса, нагруженная арба двинулась по узкой дороге в сторону железнодорожной насыпи. Джучи шел сзади повозки.
Прошло полмесяца. Многое за это время в жизни переменилось. И мы реже стали вспоминать про учителя. Было такое время, когда одно несчастье заслонялось другим. Только и слышали: один тяжело ранен, другой убит, а тот пропал без вести.
И вот однажды прибегает ко мне Эзиз, глаза у него сияют радостью. Подумал я, что окончилась война. Дружок встряхнул меня за плечи и говорит;
— Джучи вернулся! Цепь порвал и прибежал. Во дворе лежит. Голодный. Может, у тебя остался кусок хлеба?
Распахнули дверцы буфета и обшарили все уголки. Не нашли ни крошки. Эзиз сморщился.
— Вот жизнь! Неужели ему подыхать с голоду?!
Я снял с плиты кастрюлю с недоеденным гороховым супом. Побежали к Джучи. Он жадно съел похлебку, положил морду на лапы и стал дремать. А мы сидели и думали, чем же будем кормить его завтра.
На другой день Джучи появился у хлебного магазина. Лежал поодаль, от длинной очереди и внимательно разглядывал людей. Голод выгнал его со двора.
Привезли хлеб, открылся магазин. Толпа зашевелилась, разноголосо загудела. Люди подходили к прилавку, выкупали свой паек и спешили домой. Джучи ждал, может, кто-нибудь бросит довесок, но все проходили мимо. Эзиз отломил от буханки корку и дал Джучи. То же самое сделал и я. Но, что для огромного пса жалкие крохи? Он ушел вялой походкой, опустив к земле тяжелую голову.
Несколько дней подряд заглядывал он в глаза людям, надеялся на подачку. Одни боязливо обходили его, другие ругались и кидали камнями. Джучи обозлился и сменил собачью тактику. Теперь он ложился у забора и ждал, когда пойдут с хлебом дети. Завидев малыша, он выходил на дорогу и грозно преграждал ему путь. Перепуганный ребенок отщипывал от буханки кусочки и бросал их Джучи, Тот мгновенно проглатывал хлеб, угрожающе ворчал — требовал еще. Кончалось тем, что малыш начинал плакать, на помощь приходил кто-нибудь из старших и отгонял собаку. Сметливые мальчишки отделывались от Джучи хитрее: как только пес, с видом матерого разбойника, выходил на дорогу и преграждал путь, находчивый мальчуган, отломив кусочек от корки, забрасывал его как можно дальше. Пока кобель отыскивал хлеб, его «пленник» пускался наутек.
Среди сельчан все чаще стали раздаваться голоса: «Не пора ли бродячую собаку свести на живодерню? Проходу детям не дает». Мы с тревогой понимали, что над Джучи собирается гроза, но помочь ему ничем не могли.
Помню, было около девяти утра, шли мы в школу и еще издали у опустевшего двора учителя увидели толпу. Женщины возмущенно шумели и бросали через изгородь камни, но войти во двор никто не решался. Мы прибавили шагу, потом побежали. Эзиз, не обращая внимания на столпившихся, распахнул калитку и влетел во двор. Джучи лежал возле конуры. В лапах у него была буханка хлеба. За оградой кто-то возмущенно выкрикивал:
— Налетел шальной на девочку, рявкнул, а та испугалась и уронила хлеб... Трех человек без хлеба оставил!
Эзиз решительно подошел к Джучи, нагнулся, хотел вырвать у него хлеб, но не тут-то было. Пес оскалил пасть, шерсть у него встала дыбом. Эзиз испуганно попятился, и в это время во двор вбежал щуплый, сгорбленный старичок с двухстволкой. От гнева он раскраснелся, как рак, борода и руки его дрожали. Он вскинул ружье.
— Чары-ага! Яшули, не стреляйте! Он не виноват... С голода. Не убивайте, яшули!.. — Эзиз встал на колени, растопырил руки.
Старик оттолкнул Эзиза. Грянул выстрел. Джучи взвизгнул и рыча заметался по двору. В калитку он выскочить не мог, возле нее толпились люди. Чары-ага вновь вскинул ружье, но в это время на ствол ружья легла рука чабана.
— Не надо, Чары , — тихо сказал он. — Не надо.
Джучи вскочил на конуру и перемахнул через забор. Пулей он пролетел по улице и скрылся в саксаульном леске, что подступал к селению с северной стороны.
Чабан Эргеш сел на коня и поспешно уехал...
Была середина лета. Дом и двор бывшего школьного директора заметало пылью. Еще в пору дождей кто-то выломал в доме полы, двери и окна с рамами. В одичалых комнатах хозяйничал ветер. Когда негде было спрятаться от жары, мы забирались в этот дом, играли там в ножички и альчики. Огульнязик ни разу не наведалась к своему старому очагу. В соседнем селении она работала воспитательницей детского сада — разъезжать некогда.