Берегиня Иансы
Шрифт:
– Савков! – ударила я его в плечо.
– Ммм?
– Савков, какого рожна мы в одной постели? Я же должна уже быть на полпути к границе Тульяндии… – Пришедшая тут же догадка меня ошеломила. – Так ты, скотина, мне сонного порошка в пойло подмешал?!
От злости я пихнула недвижимого гостя, и тот с грохотом свалился на пол, видать хорошенько приложившись лбом.
– Москвина, мать твою! – Он шустро сел. Его загорелое небритое лицо пересекали алые следы от тяжелой пуховой подушки. – Москвина? – недоуменно повторил Николай, и лицо его озарила изумленная,
– Не ухмыляйся так глумливенько, – фыркнула я. – Мы спали полностью одетые.
Тут второе неожиданное открытие заставило мою больную голову заработать в удвоенном темпе – вокруг царил редкостный бардак.
Моя одежда, с вечера собранная в седельные сумки, была разбросана, банные принадлежности раскиданы по столу, мешочек, где я хранила подложную грамоту и деньги, единственный аккуратно висел на спинке стула, совершенно неправдоподобно пустой. Сума, куда я прятала Страха, а намедни и кошель Савкова, разодранная, венчала гору перерытого тряпья, скинутого у стола.
– Наталья, – хмыкнул Николай, – не хочу тебя расстраивать, но, похоже, тебя ограбили.
– Потрясающе! – Что делать – непонятно: то ли смеяться, то ли плакать.
Вор ограбил вора! Невероятное хамство! Что искали, я знала точно – браслет Королевская Невинность. Ну Погуляй, ну мошенник!
– А чего ты зубы скалишь? – рявкнула я раздраженно, сползая с кровати и нарочно стукнув его. – Тебя тоже, между прочим, обокрали!
– Это как? – недоуменно поморщился он и, широко зевая, почесал почерневший от утренней щетины подбородок.
Я попыталась разыскать сапоги. Не было! Похоже, прохиндеи утащили мою единственную обувку.
– Как-как?! – Вытащив из кучи белья весьма фривольную ночную сорочку голубого шелка, купленную мной в момент помутнения рассудка, я обнаружила на ней внушительную дыру и брезгливо отбросила в сторону. – Я вчера твой кошель стащила, а ночью его стащили у меня.
– Ты что сделала? – отозвался Николай елейным голосом, от тона которого меня передернуло.
Осторожно покосившись на колдуна, я поняла, что дело худо. Выражение лица того не вызывало никаких сомнений – сейчас даст по шапке.
– Коленька, ты чего? – Я стала пятиться к окну, делая вид, что рассматриваю на свет отпечаток черной подошвы на спине белой, совсем новой исподней рубахи. – Савков, ну ты чего так злишься-то?
Николай медленно поднялся, распрямился, пошатнулся и стал наступать на меня хмурой темной глыбой, собираясь, видать, одарить хорошей оплеухой.
– Москвина, ты подзаборная воровка…
– На личности не переходить! – предупредила я, ткнув пальцем в его сторону.
– Да я… да ты…
– Николай Евстигнеевич! – заорали из коридора и тем самым спасли мне жизнь. Признаться, дыхание от облегчения перевела. – Вы проснулись?!
Я с подозрением покосилась на дверь. Память об окончании вчерашнего вчера отшибло напрочь. Последнее, что помнилось, – как ужинали в трапезной да запивали пивом. И, видно, говорили о чем-то. Наверное, Николай меня и со своими попутчиками знакомил, раз сейчас так смело в комнату тарабанят.
– Иди сюда, Федор! – гаркнул Савков и кинулся к двери. – Быстро ко мне!
На пороге появился испуганный юноша в красном плаще стража Тульяндского предела, и у меня похолодело внутри. В голове уже проносились быстрые мысли. Сомнений не оставалось – Николай приехал сюда с отрядом. Не случайно он вчера прогуливался по пустому переулку, не воздухом майским дышал, а меня выслеживал да подстерегал. Надо было дать деру, как только от побоев отошла, а не тащиться с ним на постоялый двор. Это помешательство какое-то! Он же фанатик! Видно, преследовал с тех самых пор, как выбрался из сарая в Дудинке.
Меня поймали, но каким же, право, изящным, свежим способом – напоили допьяна, спать уложили, а потом уже и арестовывать надумали! Оригинально!
Мальчишка, бедолага, испуганный грозным видом Главного, трясся промерзшей шавкой, даже кадык на тонкой длинной шее ходил в такт его лихорадке.
– Ник… Ник… Ник… – залепетал он, глотая слова, – мы не знал… мож… ли с дев… но вы… вона, беседовали… вроде…
– Кто ночью заходил в эту комнату? – процедил Николай.
– Никто, никто, никто! – едва не плача, замахал тот руками и шмыгнул носом.
– Тогда почему нас обокрали? – тем же ласковым голосом, каким давеча говорил со мной, заявил Николай, сужая темные глаза-черешни.
Все, конец парню. Отслужился.
Лицо стража залилось нездоровым багрянцем, потом через него стали проступать белые пятна, превращая несчастного в подобие краснушного больного.
– В отставку, – процедил тихо Николай и ткнул пальцем куда-то в темные глубины коридора, – и чтобы больше не видел.
Мальчишку как ветром сдуло, только дверь громко хлопнула.
– Да ты строгий начальник, – осклабилась я, едва сдерживая издевательский хохот.
– Через пять минут выезжаем, – отозвался Николай, не оборачиваясь. Разрядив гнев на первого встречного-поперечного, Савков справился с обуревавшими его чувствами и теперь говорил почти спокойно.
– А я никуда не еду, – отозвалась деловито я, засовывая рубаху обратно в седельную сумку.
– Едешь. И знаешь об этом. Бежать не пробуй, постоялый двор с ночи отцеплен.
– Пошел вон отсюда, – ответила я ровным голосом, чтобы злости не почувствовал, – и прикажи горничной воды принести. И еще, – добавила я уже выходившему колдуну, – пусть какие-нибудь сапоги дадут, а то босой осталась.
За ним тихо закрылась дверь, а я, наполненная до краев темным густым гневом, схватила со стола глиняный кувшин да со всего размаху разбила вдребезги о стену.
Битье посуды всегда помогало, но вот сейчас отчего-то не полегчало.
Попалась, твою мать! Даже не поняла, каким-растаким волшебным образом! Отчего сразу не скрылась? Зачем вела беседы с колдуном? Одно слово – дура!
– На-ка. – Уже знакомый совсем молоденький страж, стоя на пороге и не смея войти, протянул мне мужские сапоги.