Берегиня Иансы
Шрифт:
– Видела я, как Денис бравадился, когда расстрелять тебя собирался, и как оба, и он, и колдун, едва сознание не потеряли, когда ты умирала. Дураки вы все.
– С последним не поспоришь, – широко ухмыльнулась я, и вдруг тонкие губы Дарьи расплылись в широкой улыбке.
Наш разговор неожиданно прервал грохот где-то глубоко под полом. Словно бы кто-то прятавшийся внизу молотил по деревянным перекрытиям.
– Ты это слышала? – насторожилась я. В ступне отдался новый яростный удар.
Резко поджав ноги, я заглянула под лавку, словно собираясь обнаружить там неизвестного смутьяна. Дарья прислушалась. Снова кто-то забарабанил в погребе.
– Вот опять!
Шум
– Там кто-то есть! – уверенно заявила я, поднимаясь.
На пороге выросла белая тень давешнего брата, напугав нас обеих своим неслышным и незаметным появлением.
– Вы откушали? – звучно поинтересовался он несколько громче положенного, очевидно, чтобы заглушить доносящиеся голоса.
– Да-да, – Дарья неловко поднялась, оправляя юбки. – Благодарим.
– Бог отблагодарит, – поклонился белорубашечник и продолжил: – Спать постелили в женской, Алевтина проводит.
Та самая запуганная девица показалась из-за его широкой спины. Глаза ее, большие и темные, глядели на нас, женщин из другого, забытого ею мира, с жадным любопытством. Белорубашечник пропустил нас, наградив испытывающим нехорошим взглядом.
Алевтина своими быстрыми резкими движениями была похожа на мышку. Следуя за ней, мы вышли на мглистый задний двор, где темным рядом высились хозяйственные постройки. Ночь разгулялась яркой луной, озаряющей улицу потусторонним голубоватым светом, и наши фигуры стали отбрасывать длинные неровные тени. Юркая проводница привела нас к избе без окон, высоким крыльцом и светящимся колдовством образком на притолоке. Жасминовый аромат показался настолько резонирующим в царящих запахах скотного двора, что я с интересом присмотрелась к иконке и распознала тонкое колдовство от мужского присутствия. Последнее открытие развеселило меня до глубины души. Девица, крестившаяся перед входом, перехватила мою кривую ухмылку и быстро пояснила тихим, но заметно сдерживающим звонкие нотки голоском:
– Здесь незамужние девицы проживают.
– О, – кивнула я не без ехидства, – это многое объясняет.
«Женская» представляла собой большую горницу, по трем стенам которой тянулись двухэтажные нары, на четвертой висели все те же чудные образа с солнцем и улыбающимися белозубыми святыми. Только две тусклые лампадки освещали вытянутое в длину помещение, и в углах пряталась чернильная мгла.
На нарах уже почивали обитательницы закрытой деревеньки и, похоже, видели десятый, а то и тридцатый сон. Алевтина указала нам на широкую нижнюю полку (назвать постелью нагромождение язык не поворачивался), скорее всего, самое почетное место, и быстро юркнула наверх, ловко забравшись по хрупкой деревянной лесенке.
– Совсем как в курятнике, – проворчала я, пропуская к стенке Дарью.
Все удобство составляли льняная домотканая ветошь, две узкие подушки, набитые соломой, да стеганое тонюсенькое одеяло. Подозреваю, что в зимние ночи «сестры» хорошенько отмораживали себе носы. Не удивлюсь, что в особо лютые морозы многие и вовсе не просыпались.
Стряпуха моментально заснула, наполнив благоговейную, не побоюсь этого слова, освященную странной верой тишину нездоровым хрюкающим храпом сильно уставшей женщины. Я же, как всегда, лежала на спине, мучаясь от бессонницы на жестком лежаке, и пялилась на грубые необструганные доски над головой. Наверху крутилась Аля, не в силах заснуть под раскатистые храпы Дарьи Потаповны.
Через некоторое время Дарья утихла, наконец-то повернувшись на бок, успокоилась наверху и Алевтина, я же с гадливым чувством настоящего ценителя искусства изучала мазню на противоположной стене. Сон не шел. Как всегда в общем-то. Верно, вчера измученное скитаниями тело просто дало осечку и позабыло про ночную болезнь. Правда, и сегодня мне пришлось несладко, одни волки чего стоили. Но, видимо, кровавое зрелище сжираемой зверьем кобылы мое подсознание нисколько не впечатлило.
Я поднялась в надежде, что прогулка до отхожего места поможет вернуть желание забыться хоть на часок. Половицы под ногами тоненько поскрипывали. Казалось, чем осторожнее ты крадешься, тем громче они кряхтят, уподобившись сварливым старухам.
По тихому двору, пахнущему коровником, гуляли прохладные ветры. Ночь обнимала потусторонними шелестами и шорохами. За высоким частоколом темнел пугающий лес, но здесь, казалось, все чувствовали себя в полной безопасности. Спустившись с высоких ступеней, я огляделась. Сараи в темноте походили один на другой как братья-близнецы, так что за которым из них прятался вожделенный уединенный домик, угадать не получалось. В поисках, спотыкаясь и тихо чертыхаясь, я поковыляла к постройкам, и тут на меня пахнуло магическим жасмином, а откуда-то из-за «женского дома» вспыхнуло зеленое марево. Именно на него отреагировали рыскающие по ту сторону забора волки и зашлись страшным воем, от которого на затылке зашевелились волосы и по спине побежали мурашки.
Жизнь научила меня не любить чужие тайны и стараться избегать их. Тем паче не становиться случайным свидетелем безобразий. Но, словно на беду, я услыхала мужские голоса:
– Тащи его сюда! – В ответ доносилось яростное мычание.
Кто-то громко охнул и проскрежетал:
– Угомони ты его!
Дальше последовал звук глухого удара, а я вжалась в хлипкую деревянную стену сараюшки, не шевелясь и от всей души стараясь остаться незамеченной.
– Тащи колдуна! – продолжили свои обсуждения «братья по солнцу и белым балахонам», творящие, похоже, произвол.
– Он такой тяжелый! Совсем издыхает, дьявол лукавый!
– Накладываю покаяние, брат! – услыхала я и тут же узнала голос открывшего нам дверь гостеприимного святоши.
– Брат, не время, однако! О-о-о-ох, он меня лягнул, черт подери!
– Покаяние, брат!
– Да что ж мне, прямо сейчас каяться? Твою мать, этот кудрявый меня опять лягнул! Не хмурься брат, завтра все сквернословие отмолю разом! Чтоб тебе пусто было, приспешник сатанинский!
Глупый смешок едва не вырвался из груди. Сдается мне, теперь понятно, куда испарились Савков с Давидывым. Их вовсе не сожрали волки, а опознали белорубашечники, видно довольные до обалдения, что главные поджигатели их самой крупной деревни сами явились в гости. Я едва успела скрыться за постройкой, неудачно подвернув ногу и потеряв лапоть, как братья потащили приятелей через двор.
– Черт, что это?!
– Лапоть, брат, это лапоть!
– Сам ты лапоть, держи бесноватого крепче! Да, лапоть прихвати с собой, поди, опять Алька, сорока, потеряла, а сказать на вечерней исповеди побоялась.
До меня донеслись гневное мычание и яростная возня.
На четвереньках я осторожно выглянула из своего убежища. На счастье, луна светила подобно магическому фонарю, и четыре фигуры в широких балахонах, волокущие двух пленников к самому высокому сараю, были видны как на ладони. Давидыв лягался и сопротивлялся изо всех сил, но, связанный, был неспособен справиться с сильными мужчинами. Савкова же тащили за ноги по земле, похоже, он пребывал в беспамятстве. Я знала единственную вещь, которая действовала на него подобным образом, – диметрил.