Беременна от сына президента

Попова Любовь

— Все сделаю, ты только не волнуйся, — оставляю ее, вызываю скорую и сразу звоню Вите.

— Да, дорогая сестренка, — елейный голос напрягает. Это не то, к чему я привыкла. Обычно брат со мной груб, словно в отместку за мои успехи.

— У бабушки сердце прихватило. Скорую вызвала.

— Здорово!

— В смысле? Ты обалдел?

— Да, наконец, ее обследуют. Знаешь же, как она врачей не любит.

— Точно. Приедешь?

— Да конечно! Уже лечу…

Сарказм или правду сказал, не знаю. Главное я сообщила.

А теперь пойду собирать бабушке сумку.

Скорая приезжает через полчаса, за которые я успеваю и сумку собрать и еду доготовить. Даже напоить Генку рассолом. Двое фельдшеров заходят вместе с Витей, лицо которого излучает необычную серьезность. Кажется, вот — вот маска с его лица спадет, но мне не до него и всех странностей с его лицом. Я помогаю бабушке собраться, лечь на каталку, на которой ее выносят в машину скорой помощи, так тяжело ей ходить. Хочу с ней поехать, но Витя первый забирается в машину.

— Ты на хозяйстве. Я все равно нихера не знаю.

— Но я хочу с бабушкой.

— Ариш, оставайся, за Зорькой присмотри, коровушкой моей.

— Я позвоню, — говорит Витька и хлопает дверью перед моим носом. Я взглядом провожаю машину скорой помощи. Горло сковывает обидой. Я бы вернулась назад на такси, но так хотела быть с бабулей. Она хоть и строгая, но самый близкий мне человек. Когда умерли родители, она поднимала нас троих. Братья были уже большие, а мне десять лет. Спуску она мне не давала, воспитывала меня в строгости и запретах. Заставляла много работать, но еще больше учиться. Сидела со мной часами. Учила мудростям жизни.

Не смотреть по сторонам, не бегать по свиданиям и подружкам. Я так порой боюсь ее разочаровать, сделать что – то не так.

Ведь у меня кроме нее и братьев нет никого. После той аварии я даже не помню ничего.

Родителей не помню, хотя братья много рассказывают. Хоть и не самого приятного. Несмотря ни на что я смогла окончить школу с золотой медалью, поступить на бюджет, выбрав профессию, которую бабушка считала благородной.

В доме что – то разбивается и я бегу туда, смотрю, как Генка ищет чекушку.

— Точно, где – то тут было.

— Ген, Ген – не приближаюсь, но зову. – Бабушку в больницу забрали.

— Она свое пожила.

— Да как ты можешь так говорить! Она же все для нас.

— Святая бабуля, святая Аруля. Меня от вашей святости тошнит. Да где оно! — роется он на антресолях. Я иду к холодильнику, достаю бутылку пива и несу ему.

— На, только не буянь.

Он как ребенок присасывается к бутылке, а вскоре засыпает. Я же продолжаю ждать звонка от Вити. Сам он трубку не берет. А бабушка не признает сотовых телефонов, только домашний.

Не могу уснуть до самой полночи. Переделав все дела, сижу возле ворот, высматривая такси, на котором наверняка приедет Витька. Его возят бесплатно, как местную легенду легкой атлетики. Но чтобы развиваться в спорте, нужны

были деньги, которых у нас никогда не было. Зато недостатка в них никогда не ощущал тот мужчина из черной машины… Ради чего он живет, если молодым имеет все что хочет.

Наконец вижу яркие огни машины. Сижу, сжав колени. Ожидание смертельно. Оно разрастается как трещина, стремительно и глубоко. Копчик охватывает холодом, когда Витя хмурый выходит из такси, жмет руку водиле, и идет мимо меня в дом.

— Витя! Бубушка жива?
– кричу надрывно, ощущая как слезы потоком по щекам.
– Что случилось?! Отвечай немедленно!

— Жива… Но ей недолго осталось.

— Мне нужно к ней, — рвусь к двери, но брат удерживает.

— Да стой ты, куда ломанулась? Что толку от твоего там сидения. Надо деньги искать, чтобы ее в Москву отправили и пролечили.

Пролечили. Пролечили… Эти слова внушают надежду, а на операцию могут дать кредит.

— Много денег?

— Пол ляма. Там что — то с клапанами.

— Боже, как много… — сажусь на стул. Мне даже сложно представить о какой сумме идет речь. Баснословные деньги, которых у нас никогда не было. Но и бабушку бросить я не могу. Ей всего шестьдесят. Она может еще лет двадцать жить поживать. – Что же делать? У меня есть накопления, но там всего тридцать тысяч.

— У меня тоже есть. Где — то пятьдесят.

— Вот, у меня тоже есть заначка, — приносит Генка пять тысяч, почти падая на стул рядом. Меня прошибает нежность к моим недалеким братьям. Какими бы они не были, но за семью стоят горой. Сколько парней они в свое время от меня отогнали. Сколько избили и сломали рук тех, кто думал, что я набиваю себе цену.

— Ребят, мы справимся ведь… Мы что-нибудь придумаем.

— Даже не сомневайся, — садится Витя передо мной на корточки, вытирает побежавшую по щеке слезу. – Завтра пойду по всем своим паханам, у кого что смогу, одолжу.

— А я тогда кредит попробую завтра взять. Может дом заложим?

— За него много не выручишь, я ж узнавал, — икает Гена, смотря на меня виноватым взглядом.

— Ладно, давайте не унывать, утро вечера мудренее.

Только вот к следующему вечеру все, что мы собрали это сто пятьдесят тысяч. А за дом давали еще сто пятьдесят в кредит.

— Черт, — взрывается Витя, а у меня слезы на глазах наворачиваются. – Времени совсем нет! Нужно уже в понедельник занести деньги…

Боль сковывает изнутри, словно в сердце огромный ржавый штырь торчит. Собственная несостоятельность ощущается камнем на душе. Неужели ничего нельзя сделать. Неужели бабушка умрет?

Слезы бесконечным потоком, руки закрывают лицо, дрожа от тихой истерики. Мне нужно к ней. Мне надо извиниться, побыть рядом столько, сколько смогу.

Встаю с дивана, иду собираться. Надеваю джинсы, футболку и кроссовки. Беру самой любимой бабушкиной еды.