Берг
Шрифт:
Они были в дороге весь день, ехали, пока ночь не наступила, и лошади не начали запинаться от усталости. Дорога их шла через лес, хотя немного впереди слышались собачий лай, ржание лошадей и громкие крики людей. Там проходил тракт. Ехали купцы, и погонщики гнали скот на рынок ближайшего города. Но им на этой дороге показываться было нельзя, даже учитывая то, что их, может быть, совсем не ищут. От глаз, от ушей подальше.
На ночь остановились прямо в лесу. Выбрали место, где огромная ива рухнула и стояла под наклоном, оперевшись на ближайшие две берёзы. Под ветками с не облетевшей листвой оказалось хорошее укромное место, не занесённое ещё снегом, с палыми прошлогодними листьями
За обустройство ночлега Корвин взялся сам и делал всё быстро и чётко. Натянул на ветки и туго завязал два плаща, внутри постелил одеяло, оставил небольшую дыру спереди. Когда разожгли маленький костёр внутри, дым спокойно нашёл выход через ветви над головой. Места было мало, девчонку затолкали в самый дальний угол под ветки и притиснули к стволу берёзы. Сбежать оттуда было невозможно, и девушка вжалась спиной в шершавую кору, подтянула колени к груди и расправила подолы юбок.
Алдор определил на ночь лошадей, нашёл им место, заросшее пожухлым пыреем в человеческий рост. Наконец, все трое оказались в одном углу вокруг маленького костерка, где Корвин уже таял пыльный снег в кружке. На одеяле два куска хлеба — ужин на двоих, заложницу Корвин в расчёт не брал — самим мало. Алдор свой хлеб поделил на две части и одну отдал ей, она с самого утра ничего не ела. Корвин ничего не сказал на это, а может, сделал вид, что не заметил в полумраке.
Выпив по несколько глотков горячей талой воды, они укрылись одеялами. Корвин связал девчонке руки, чтоб не вздумала бежать или придумать что-либо. В темноте дотлевали угольки костра, уже почти не дающего тепла. Долго не могли заснуть — мёрзли. Алдор всё думал и думал, представлял дорогу, хотелось есть, в желудке урчало. С одной стороны кашляла девчонка, за спиной начал сонно сопеть Корвин.
Желая согреться, удержать последние капли тепла, Алдор ближе придвинулся к девушке, обнял вдруг её через плечи и грудь и спиной притянул к себе. Дочь графа окаменела враз, замерла всем телом и прошептала чуть слышно:
— Не надо… прошу вас…
— Я ничего тебе не сделаю… Так теплее…
Он ещё сильнее притянул её к себе и грудью, ногами угадывал теперь все изгибы её тела, горячего девичьего тела… По ней проходил озноб лихорадки, а сама она буквально пылала от жара.
Какое-то время они лежали неподвижно, и Алдор лишь чувствовал, как горячее дыхание едва касается его пальцев, стиснутых в замок на её груди.
— Мой отец… ничего не должен был сделать вам… Он… он хороший человек… Он строгий, но… Я знаю… — первой заговорила она срывающимся шёпотом, будто это их такое близкое состояние сейчас убрало вдруг все преграды между ними. — Он всегда заботился обо мне… Он строгий, но он… он всегда любил меня… Почему… Почему вы хотели убить его?.. Это граф Лионский вам приказал?..
Алдор долго молчал, прижавшись подбородком к виску девушки, лежал, обнимая её, и одновременно вспоминал всё то, что не давало покоя, засело в памяти навечно…
Разомкнул сухие губы и прошептал:
— Тебя тогда, наверное, ещё не было… Вряд ли бы он сам рассказал тебе об этом… А я всё видел своими глазами… — Замолчал на какое-то время, не зная, продолжать или не стоит. — Мне было десять… Отец твой… граф… он со своими людь
ми приехал к нам, попросился на ночь… Отца не было… Они перебили всю охрану, всех… И Рику убили… и Гирана… и маму… — Он замолчал и молчал долго.
Девушка лежала неподвижно, боясь даже дышать, не могла поверить в это, не верила всем сердцем, всей душой, чтобы отец мог убить всю семью… всех родных этого человека. Он что-то путает, не то говорит…
— А вы?.. — прошептала чуть слышно.
— Я? — переспросил он и ничего не ответил. Что он мог сказать ей? Разве мог он рассказать, как испугался в тот миг, разве можно было найти слова, чтобы описать тот ужас, что сковал его, когда на глазах убивали родных людей?.. Он испугался так, что дрожала нижняя челюсть, он и слова молвить не мог, когда рыцари смеялись ему в глаза, тыча лезвием меча под горло. Они и подумали тогда, что мальчишка тронулся рассудком от страха, смеялись, когда дали ему сбежать, улюлюкали вслед, и кто-то выстрелил в спину из арбалета. Стрела пробила его насквозь, и ещё потом полгода он болел, припрятанный кухаркой и старым священником, и выжил вопреки всему, хотя десятки и сотни раз молился, чтобы Бог послал ему смерть.
Он надеялся, что в живых остался отец, что он отомстит, заберёт его с собой и возможно сможет вернуть замок и родовые земли. И только потом он узнал, что отца тоже нет в живых, как нет мамы, как нет брата и сестры. Алдор остался один из всего рода свободных князей Берга, один на всей земле. Это уже потом он оказался на службе графа Доранна Лионского, а до этого были нищета и голод, и боль прошлого и тоска по тому, что потерял.
А Бергские земли достались маркграфу Ролду, стали маркой на границе графских земель Вольдейна Дарнского, потеряли свободу былых дней, что была у земель во времена княжества, ту свободу, что была дарована предкам Алдора самим королём за высшие боевые заслуги.
А сейчас эти земли достались младшему сыну маркграфа — Ниарду-сопляку. Он и земли-то эти не имел право получать, так судьба распорядилась. Но ничего, граф Доранн разобьёт проклятого Вольдейна и вернёт Алдору его родовые земли, он обещал это сделать. И справедливость восторжествует…
Алдор почувствовал, как сами собой стиснулись зубы, как тяжелее стали руки, которыми он обнимал дочь ненавистного графа.
— Я живой, как видишь… — добавил таким голосом, что Вэллия и спрашивать ещё о чём-либо не решилась, замерла, прижав голову подбородком к ключице, закрыла глаза, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Нет… Она не могла поверить его словам. Он что-то путает, зачем отцу убивать кого-либо? Да, воюют, но не с детьми же, не с женщинами? Это глупо! Это какие-то нелепые обвинения… Зачем он это делает? Зачем так жестоко и неправда?.. Зачем?..
* * * * *
Весь следующий день они провели опять в дороге, ночевали в овраге почти под открытым небом. Все трое жались всю ночь друг к другу, почти не спали. Ударил мороз, холодный воздух обжигал лёгкие, щёки, студил руки и ноги. Ночь показалась бесконечно долгой, а девчонка всё время кашляла и куталась в одеяло. Еле-еле дождались утра, доели остатки хлеба, пить никому не хотелось.
Дорога, что раньше шла лесом, вышла на поля и вилась теперь меж холмов. Ехать дальше открыто было опасно.
— Повернём на восток, — заговорил первым Корвин, — там Ротбург и прямая дорога на Лионские земли… В город сам не пойдём… надо всё разведать… Пойдём опять лесом, там горы есть, найдём какое-нибудь место, заляжем на несколько дней, осмотримся…
— Откуда ты всё это знаешь? — Алдору не нравилась идея поворота на восток, впереди прямая дорога на Лион, может, лучше ночами тихо пробраться до границы, чем делать такой крюк на восток. Может, так и было бы надёжнее, но явно не быстрее.
— Я мальчишкой здесь всё облазил, все места эти… — объяснял Корвин, одновременно скручивая одеяла, смотрел на розовеющее небо. — Нищенствовал, подаяния просил…