Берг
Шрифт:
— Какое вам дело?
Она глядела исподлобья, не скрывая злости. На Корвина она, наверное, глядела бы по-другому.
— Я не хочу, чтобы ты заболела… — Голос его был негромким, но твёрдым, настойчивым.
— Вы хотели убить моего отца, да? — Она перевела разговор на другую тему, заговорила о том, что её волновало вот уже сколько времени.
— Хотели… — согласился Алдор.
— Почему? За что? Что он вам сделал?
Алдор немного помолчал, не зная, как сказать всё, что он мог бы и хотел бы сказать о графе Вольдейне.
— Твой отец — жестокий подлец, если ты
— Неправда! Мой отец не такой, вы, наверное, что-то путаете. Мой отец всегда был хорошим человеком, хорошим отцом… Я люблю его…
— Прекрасно! — Алдор развёл руками. — Я и не прошу тебя ненавидеть своего отца. Может быть, у тебя и нет для этого причин — у меня их полно, и я сейчас не собираюсь обсуждать их с тобой. Понятно?
— Вы просто выполняете приказ графа Лионского, так? Я же знаю, что они с отцом ненавидят друг друга, что всё идёт к войне… Поэтому вы…
Алдор перебил её нетерпеливо:
— При чём тут граф Лиона? Не говори о том, чего не знаешь. У меня у самого масса причин желать смерти твоему отцу…
— Может быть, он смог бы договориться с вами. Вы простили бы его, вернули бы меня…
Алдор не дал ей договорить, снова перебив:
— То, что сделал твой отец мне, не прощается, а чтобы отомстить ему за всё, твоей смерти мне будет мало.
Девчонка долго смотрела снизу в его лицо, не веря тому, что слышала. Молчала. Потом сказала с отчаянием в голосе:
— Вы что-то путаете… вы с кем-то путаете моего отца, что-то не то говорите… Так не может быть… И при чём тут я? Я-то не сделала вам ничего… Я даже не понимаю, о чём вы говорите, что вам надо… Я в своей жизни никого не обидела…
— Переодевайся, — прервал её тираду Алдор. — Я отвернусь, а потом пойдём искать тебе обувь.
Девчонка поджала губы с обидой, шепнула:
— Я не хочу…
— Я просто вытряхну тебя из твоей рубашки, и ты волей-неволей вынуждена будешь одеться в то, что есть, без вопросов. Ты этого хочешь?
Она промолчала, и Алдор отвернулся, давая ей время. Когда посчитал, что прошло достаточно, обернулся. Она всё также сидела на стуле, поджав колени к груди, и держала оба кулака у лица. По-прежнему в своей старой одежде. Это разозлило Алдора вконец, взбесило не на шутку. Он в два-три шага преодолел разделяющее их расстояние и, схватив девчонку за запястья, рывком поставил на ноги, аж стул упал на пол.
— Понятно! По-хорошему ты не хочешь… Хорошо…
Алдор сорвал с неё плащ, отбросил его назад, поймал ночную рубашку за ворот обеими руками и со всей силы рванул вниз. Одежда затрещала по швам, и девчонка, глядя огромными удивлёнными глазами, закрылась руками, пытаясь скрыть обнажившуюся грудь, попыталась вывернуться из пугающих её объятий.
— Не надо… пожалуйста… Я сделаю, сделаю всё, что вы хотите… я переоденусь… я надену это… Обещаю… Пожалуйста, не трогайте меня… Прошу вас… Я всё сделаю…
Алдор заметил что-то в её кулаке и, поймав за запястье, с силой разжал пальцы, сдавив их поперёк, через костяшки. В кулаке оказался кусок чёрствого сухаря, что он ей сам дал недавно. И на губах были крошки. Всё это время, пока он ждал, она преспокойно сидела себе и грызла хлеб.
Это почему-то удивило Алдора, и он отпустил её, хотя и хотелось ударить за ослушание. Девчонка отвернулась, закрываясь руками, встала боком. При свете дня под ночной рубашкой угадывалось её тело, женское тело… Алдор отвернулся, приказывая:
— Поторопись…
Он слышал, как она, давясь слезами, переодевалась. Когда обернулся, она успела надеть лишь брюки и рубашку, прятала лицо от взгляда Алдора, закрывалась локтями. Рукава рубашки были длинными ей и сильно. Алдор подошёл и стал сам подворачивать их вверх, чтоб не висели. Девчонка не сопротивлялась, глядя исподлобья, только вздрагивала от рыданий. Алдор говорил ей негромко:
— Так будет теплее, сама увидишь, насколько будет теплее…
Перевёл взгляд и только сейчас заметил, что сквозь ткань рубашки просвечивается её тело, девичья грудь. Боже! Что за испытания на его голову! Точно, девчонки им ещё не хватало.
Подобрал с пола котарди — камзол и, стряхнув с него пыль, распахнул, подставляя ей. Приказал:
— Быстрее!
Она втолкнула руки и молча стояла, пока Алдор застёгивал расшитые пуговицы. Камзол заметно висел на плечах, рукава доставали до пальцев, а полы — до середины бедра. Да. Но это всё же было лучше, чем то, что было до этого, да и под свободным камзолом не так видно женское тело. Меньше будет любопытных вопросов. Если волосы из-под одежды не доставать, она вполне сойдёт за молодого парня.
— Ну вот, разве плохо? — Алдор оглядел её с ног до головы. — Зато теплее…
Девчонка сомкнула босые ноги, чулки она не сняла. Брюки тоже висели на ней. Алдор предложил:
— Пойдём, поищем что-нибудь на ноги… Возьми… — Протянул ей её недоеденный хлеб. Она взяла и левой рукой стёрла со скул выступившие слёзы.
Алдор обшарил несколько комнат, девчонка всё это время была рядом, стояла незаметной тенью, еле слышно хрустела сухарём. Проголодалась. Алдор всё больше и больше ловил себя на мысли, что у него к ней нет особой ненависти, как должно было бы быть к ЕГО дочери. Он столько лет жил мечтой о мести, столько лет желал этого — сделать больно этому человеку, сделать больно его семье, тем, кого он любит. А теперь… Как она сказала: "Я никого в своей жизни не обидела…" Должна ли она теперь платить за грехи своего отца?.. А разве его близкие, — мать, сестра, брат, — они в чём-то были виноваты перед её отцом? Перед графом Вольдейном? За что их убили? Он воевал с отцом, а убил почти всю семью, остался только Алдор…
— Надо посмотреть в кладовке… — предложила вдруг молчавшая до этого Вэллия.
— Где она?
— Возле кухни, под лестницей… — Алдор удивлённо вскинул тёмные брови: "Откуда знаешь?", и девушка пояснила:- Я уже была здесь, это охотничий домик отца… Правда, уже пару лет здесь никто не охотится…
— Что так? — поинтересовался Алдор, скидывая не пригодившиеся вещи в сундук.
— Здесь стало мало дичи, сейчас отец охотится в другом лесу…
— А-а-а… — Алдор поднялся. — Пойдём, найдём твою кладовку… Это хорошо то, что ты говоришь, значит, сюда вряд ли нагрянут…