Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
Народ наш знает родную историю просто до умиления досконально. С некоторых пор я люблю задавать очень простой вопрос: «Вот у нас все время говорят: бериевские репрессии, бериевские репрессии, руки по локоть в крови… А когда они были конкретно, эти репрессии?» Ну, то, что большая часть респондентов ничтоже сумняшеся возлагает на Берия ответственность за «тридцать седьмой год», «ленинградское дело», «дело врачей», убийство Кирова… спасибо, что не потопы, пожары, эпидемии и наводнения! Те, у кого с датами в голове немножко яснее, начинают выкручиваться, делая из Лаврентия Павловича этакого «серого кардинала» при старом маразматике Иосифе Виссарионовиче: мол, сам не убивал, но влиял. Как не хочется расставаться с истиной, которую «все знают»!
…Впрочем, было ведь такое время, когда все совершенно точно знали что Солнце ходит вокруг Земли. А несогласных с этой аксиомой немножко, знаете ли, поджаривали.
Такие вещи просто так не происходят. Подобное отношение рождается в результате очень хорошего промывания мозгов, под большим-большим напором. Не знаю, кто как, а я не люблю, когда мне промывают мозги. Тем более, когда это делают так грубо и непрофессионально, с таким неприкрытым презрением к читателю, как некоторые наши «историки».
…Наш человек вообще, кажется, придает печатному слову некий мистический смысл — с такой святой простотой он верит всему, что написано на бумаге. А ведь бумага, к сожалению, не краснеет, иначе бы большинство исторических трудов и мемуаров имело бы цвет от темно-розового до ярко-лилового. Но почему-то никто об этом не задумывается. А зря.
Приведем пример.
«Лаврентий Берия был рожден для грязных дел. Провокатор и жулик проснулись в нем в детские годы, еще в Сухумском начальном училище. Редкая кража или донос совершались без его личного участия — прямого или косвенного. В нем гармонично уживались подлость и мздоимство. Похитив папку с характеристиками-записями о поведении учеников, он подвел классного наставника под увольнение, а сам устроил распродажу документов. Через подставных лиц, разумеется».\
Автор этих строк — Антон Антонов-Овсеенко, писатель, знаменитый тем рекордным количеством грязи, которое изливается со страниц его книг. Согласно официальной биографии, он — сын старого большевика, расстрелянного в 1938 году, и сам репрессированный как член семьи «врага народа». В лагерях он пробыл, с небольшими перерывами, до 1953 года. В общем, как раз та фигура, которой принято сочувствовать всем сердцем и сострадать всей душой. Ясно, что ни к наркому внутренних дел, ни к Сталину он теплых чувств не испытывает, и можно понять его желание свести счеты за отца и загубленную молодость. Хотя, с другой стороны… всю войну провел в лагере — но не был убит под Москвой, подо Ржевом, на Курской дуге, не умер от голода в блокадном Ленинграде, не сгинул в концлагере, как сын Сталина, не сгорел в танке… Ведь его сверстники на воле не колбасой в мягком кресле объедалися. Впрочем, это к делу не относится…
Но при ближайшем рассмотрении и сопоставлении дат в этой судьбе обнаруживаются некоторые очень любопытные несообразности. Отец Антонова-Овсеенко, небезызвестный старый большевик, был расстрелян в 1938 году, и, соответственно, в том же году сын стал «членом семьи изменника Родины». В этом малоприятном качестве он год спустя благополучно заканчивает исторический факультет МГПИ — как такое могло случиться? Либо все в СССР было не так уж страшно и не всех «членов семей», сажали, либо… либо он отрекся от собственного отца, так надо понимать? А еще через год, когда репрессии уже давным-давно закончились, его вдруг арестовывают как сына «врага народа». Вот уж, что называется, проснулись… Иррациональных объяснений, вроде того, что «органы выжидали», или «машина дала сбой», можно придумать сколько угодно.
Есть, впрочем, и рациональные объяснения такому казусу — что роковая аббревиатура «ЧСИР» тут вовсе ни при чем. Его ведь могли арестовать не за отцовскую вину, а за свою собственную. Какую вину — мы не знаем, но на определенные размышления это наводит. Тем более, что освободили его не в 1954—1956 годах, когда выпускали большинство «политических», а раньше — в 1953-м, по-видимому, в связи с окончанием срока. А ведь посадить могли за что угодно — например, за банальное воровство. Среди наших политических деятелей есть подобные фигуры — сидел за кражу, а говорит, что за инакомыслие…
К творчеству господина Антонова-Овсеенко мы еще будем не раз возвращаться, поэтому можно сразу отметить и такую странность. Как уже говорилось, по образованию он историк, а не повар или, скажем, агроном. Значит, должен знать, как пишутся исторические книги. Ему прекрасно известно, что, называя факты, историк обязательно должен назвать и источники. В истории, как в разведке — мало добыть факт, надо еще точно сказать, откуда он взят. Например, так: «Как рассказывал соученик Берия по Сухумскому училищу Н.Н. своей младшей сестре…» В таком вот аспекте.
Откуда г-н Антонов-Овсеенко берет подробности, которыми насыщена его книга? Написана она смело и уверенно, так, словно автор говорит о вещах, которые хорошо знает. Вроде бы книга основана на воспоминаниях неких «старых большевиков, переживших репрессии». Имена их почему-то не называются, хотя, вроде бы, чего им бояться, после XX то съезда?
Тут надо знать, что собой представляют кочующие по нашим историческим книгам эти самые «старые большевики». Это такой собирательно-страдательный персонаж, на который очень удобно ссылаться, когда надо обосновать то, чему обоснований нет. Какой только бред ни вкладывается в уста этих неназванных «партийцев» — вплоть до того, что Сталин был отцом собственной жены или что Ленин перед смертью успел сказать своему повару, что его отравили. В девяноста девяти случаях из ста ссылка на неназываемого героя означает, что автор приведенные «факты» просто-напросто придумал.
То, что г-н Антонов-Овсеенко Сталина и Берия ненавидит, видно невооруженным глазом — такой злобой дышит каждая строчка его книги. Да, но почему? За расстрелянного отца? Но при чем тут Берия? За свой арест? Но за что его арестовали? Версия ЧСИР явно не проходит…
И вот тут-то он проговаривается — даже не в словах, а в интонации. Интонация иной раз говорит больше слов. «Как раз в то время, — пишет он, — партию сотрясала дискуссия, в ходе которой Сталин, признанный мастер политической интриги, надеялся скомпрометировать Троцкого, убрать с дороги самого опасного соперника». Ну, во-первых, Троцкий успешнейшим образом компрометировал себя сам, и дискуссию развязал тоже он, историк, да еще живший в то время, должен был бы это знать. Но дело не в этом. Невольные нотки почтительности по отношению к Льву Давыдовичу выдают автора с годовой — да троцкист он, всего-то и делов! Отсюда и ненависть к Сталину и Берия, отсюда и совершенно троцкистские аргументы. И, кстати, уверенная и беспардонная брехня была любимым методом «демона революции» — ври, ври, что-нибудь да останется.
Какие именно «старые большевики» подкидывали ему информацию — ту, которая не выдумана, — тоже ясно. Как пишет Антонов-Овсеенко, в борьбе с Троцким «старая гвардия грузинских большевиков не поддержала генсека». То есть, его старые большевики — это пережившие репрессии троцкисты. Ну и что, спрашивается, они могли рассказать о Сталине и его сторонниках? (Кстати, перестроечные «демократы» ухитрились, топча Сталина, политически реабилитировать Троцкого, а между тем троцкизм — самое радикальное и кровавое из революционных учений, сталинизм рядом с ним как печка рядом с лесным пожаром.)