Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
Легенда о «безграмотном руководстве Берия» имела начало в знаменитом письме академика Капицы Сталину. Петр Леонидович с самого начала относился к работе над атомной бомбой скептически. Говоря по-простому, он не хотел заниматься этой проблемой. Почувствовав, что увязает в ней, Капица отправил Сталину два письма. Первое — 3 октября 1945 года, в котором он просил освободить его от всей работы в СНК, кроме Академии наук. Сталин это письмо попросту «не заметил». Тогда последовало второе, с нападками на Спецкомитет и на Берия.
«Хоть и тяжеловато будет, но, во всяком случае, попробовать надо скоро и дешево создать АБ, — пишет ученый. — Но не таким путем, как мы
Ну, что касается организационных возможностей — тут Петр Леонидович прав •— организационно проект находился в самом начале. Что же до шаблонности, то… и тут он прав! Ему, как ученому, хотелось решить проблему каким-то совершенно своим путем, как до него никто не решал. Не зря же говорят, что наука — это удовлетворение собственного любопытства за счет государства. Но заказчику, оплачивавшему счета — стране, правительству и, в частности Спецкомитету, было на оригинальность подхода решительнейшим образом наплевать. Ему нужна была бомба в максимально короткие сроки, самым простым и быстрым способом достижения этого было повторение американского пути» и Берия всеми способами толкал ученых на этот путь, а Курчатов послушно следовал его указаниям. Ну, и как мог стерпеть такое Петр Леонидович? Какой-то там Берия, чиновник — да что он понимает в науке?! Курчатов — да кто он такой? Тоже мне, академик — все знают, что его Сталин академиком назначил. И вообще, какой ученый смирится с тем, что работа идет не по его схеме?
Досталось, естественно, руководству. «Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Спецкомитете как сверхчеловеки. Особенно товарищ Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но за ним первую скрипку все же должен играть ученый… У товарища Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и знать партитуру. С этим у Берия слабо. Я лично думаю, что товарищ Берия справился бы со своей задачей, если бы отдал больше времени и сил. Он очень энергичен, прекрасно и быстро ориентируется, хорошо отличает главное от второстепенного, поэтому зря времени не тратит, у него безусловно есть вкус к научным вопросам, он их хорошо схватывает, точно формулирует свои решения».
В итоге Петр Леонидович предложил Лаврентию Павловичу поучиться физике в его институте. Не совсем понятно, зачем Берия физика, когда есть Курчатов, ну да ладно. Но, по-видимому, все же эти два характера схлестнулись всерьез.
«С товарищем Берия отношение у меня все хуже и хуже, — пишет Капица, — и он, несомненно, будет доволен моим уходом. Работать с таким настроением я не умею. Я ведь с самого начала просил не привлекать меня к этому делу, так как заранее предполагал, во что оно у нас выльется…».
Это письмо обошло множество изданий, как несомненный «компромат» на Берия, хотя не совсем ясно, какой это «компромат» — ну не сошлись люди характерами, и все тут. Обычные, в общем-то, для научного мира разборки.
Через две недели после своего эпохального письма Капица был действительно освобожден от всех работ, связанных с проектом. Никаких иных последствий для него не было, никто его не трогал. Однако почти через год, 17 августа 1946 года, Петр Леонидович был распоряжением Сталина внезапно лишен всех своих государственных и научных постов, в том числе и поста директора созданного им института физических проблем. Этот случай любят приводить в качестве примера какой-то особой злопамятности Сталина — надо же, столько выжидал…
На
Лишь девять лет спустя, когда работы над бомбой были в основном закончены, Капица смог снова вернуться к своей работе.
Самую суть конфликта, даже не касаясь его, прояснил Павел Судоплатов. «Оппенгеймер напоминает мне в значительной мере наших ученых академического типа, — пишет он, — Вернадского, Капицу, Сахарова. Они всегда стремились сохранить собственное лицо, стремились жить в мире, созданном их воображением, с иллюзией независимости… А для Курчатова в научной работе главными всегда были интересы государства. Он был менее упрям и более зависим от властей, чем Капица и Иоффе… Правительство стремилось любой ценой ускорить испытание первой атомной бомбы, и Курчатов пошел по пути копирования американского ядерного устройства. Вместе с тем не прекращалась параллельная работа над созданием бомбы советской конструкции. Она была взорвана в 1951 году…».
Это, кажется, единственный случай, когда кто-либо из ученых был недоволен Берия. Даже странно, недовольства должно быть больше. В отличие от ученых, склонных абсолютизировать свою науку, мышление Берия было комплексным, он видел проблему со многих сторон, чем иной раз удивлял физиков.
Так, например, Сахаров, будущий знаменитый академик (к сожалению, знаменитый не своим делом, а тем, что полез не в свое дело), как-то спросил Берия:
«— Почему наши новые разработки идут так медленно? Почему мы все время отстаем от США и других стран, проигрывая техническое соревнование?
Ответ был для ученого неожиданным:
— Потому что у нас нет производственно-опытной базы. Все висит на одной «Электросиле». А у американцев сотни фирм с мощной базой».
«Такой ответ мне был, конечно, не интересен», — признается Сахаров.
А чего он, собственно, ждал?
Но любопытнее всего то, что было дальше. «Он подал мне руку, — пишет Сахаров. — Она была пухлая, чуть влажная и мертвенно холодная. Только в этот момент я понял, что говорю с глазу на глаз со страшным человеком. До этого мне это не приходило в голову, и я держался совершенно свободно».
Рискну предположить: то, что он разговаривал со «страшным человеком», Андрей Дмитриевич понял не в конце разговора, а тогда, когда писал мемуары. Да и вообще соотношение действительности и ее преломления в сознании физика-теоретика, наделенного необходимым для его работы феерическим воображением, — совершенно особый вопрос. Чего стоит другой пассаж из воспоминаний Сахарова: «На одном из совещаний летом 1952 года… Берия, отчитывая Н. И. Павлова, одного из генералов МГБ… встал и произнес примерно следующее: „Мы, большевики, когда хотим что-то сделать, закрываем глаза на все остальное (говоря это, Берия зажмурился и его лицо стало еще более страшным). Вы, Павлов, потеряли большевистскую остроту! Сейчас мы не будем вас наказывать, мы надеемся, что вы исправите ошибку, но имейте в виду, у нас в турме места много“.