Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
Дальше мы цитировать Москаленко не будем, там уже идет описание самого ареста, не сильно отличающееся от описания Жукова.
В 1988 году появились воспоминания еще одного участника событий — полковника Зуба. У него своя версия, тоже весьма любопытная. Во многих подробностях, которые забыть невозможно, она не совпадает с рассказом Москаленко…
«26 июня 1953 года Иван Григорьевич находился на своей служебной даче в Филях, когда его порученец майор Мартынов сообщил, что приказано прибыть к министру обороны. При этом необходимо непременно иметь при себе личное оружие, без кобуры, в кармане.
— Ты ничего не путаешь? — озадаченно переспросил Зуб Мартынова. — К министру и с пистолетом?
— Именно так передал указание адъютант Булганина. Слово в слово. Выезжайте, вас ждут.
Действительно, Булганин ждал полковника Зуба. По крайней мере, в кабинет министра обороны его провели незамедлительно.. .»65
Поговорив с Булганиным, Зуб вышел в приемную, где и встретился с Москаленко и другими членами группы. Затем они поехали в Кремль, где и арестовали Берия. Но вот что совершенно замечательно — так это обстоятельства ареста. Их вызвали звонком, они с трех сторон подошли к Берия, и вот что было потом:
«Когда все успокоились, Маленков сказал:
— Товарищи, я предлагаю еще раз рассмотреть вопрос о Берия.
То есть, до этого разговор уже был. Все согласились. Тогда Маленков продолжил:
— Он такой аферист, так опасен, что может наделать черт знает чего. Поэтому я предлагаю арестовать его немедленно».
Ну и как вам мотивация?
Что еще поражает в истории ареста Берия — так это невероятное мужество наших генералов, которые по устному приказу членов Президиума пошли на такой шаг, как арест одного из первых лиц государства. Да ведь если что получится не так, то Хрущев с Булганиным от всего отопрутся, а Жукову с Москаленко припишут попытку государственного переворота и поставят к стенке! Неужели они этого не понимают? Нет уж, чего-чего, а этого они не понимать не могут, такие вещи понимают даже двадцатилетние лейтенанты и в серьезных случаях требуют письменный приказ. Тогда почему же они так действуют? Ну, то, что они из высоких побуждений стремятся, рискуя жизнью, избавить страну от кровавого тирана — эту версию оставим, как говорят американцы, людям с интеллектом зрителей телешоу. Вопрос-то реальный.
Почему они идут на такой риск?
…Есть у нас и еще один свидетель. Странный свидетель. Потому что Вячеслав Михайлович Молотов в своих беседах с Феликсом Чуевым обнаруживает превосходную память, ясные и резкие оценки. Например, события ночи с 21 на 22 июня 1941 года он по памяти восстанавливает до мелочей. И вдруг, едва дело доходит до 26 июня, начинает путаться и мямлить, что, в общем-то, совсем не в духе Молотова.
«…Перед этим была подготовлена работа. Все-таки Хрущев тут был очень активным и хорошим организатором… Он вызвал меня в ЦК, я пришел. „Насчет Берия хочу поговорить. Нельзя ему доверять“.
Я говорю: Я уж вполне поддерживаю, что его надо снять, исключить из состава Политбюро….
…И уже перед самым заседанием мы уговорились, что его мало исключить из состава Политбюро, а надо арестовать».
Ну, это мы уже слышали… Но за что, за что?!
«Хрущев как секретарь тогда выполнял обязанности Первого секретаря, но еще не был Первым секретарем, он был организатором всего этого дела. Почему? Он сидел в ЦК. И ему прислали информацию, видимо, такого рода, что что-то Берия готовит. А у него были воинские части. Помимо аппарата… Дивизия была МВД…»
Надо прочитать книгу Чуева, чтобы увидеть, насколько это нетипично: если уж Молотов, что-то знает, то он знает! Он говорит ясно и определенно. А тут: Хрущеву, видимо, прислали какую-то информацию, что-то там такое Берия готовит… Что ж получается: он голосовал за арест члена Политбюро, даже не зная, в чем дело? Просто потому, что ему Хрущев сказал? Да кто такой этот Хрущев? Кем он был, когда Молотов уже сидел одесную от Сталина?
И вот теперь смотрите, как этот человек описывает заседание, где решался для всех них вопрос жизни и смерти.
«Кто первый взял слово, я уже не помню. Я тоже в числе первых выступал, может, я даже первый, а может, и второй… Были и другие вопросы, какие, я сейчас точно не могу вспомнить. Может быть, с этого началось. Начали с этого вопроса вне очереди, а вероятно, кто-то поставил вопрос: просто надо обсудить Берия…
Берия говорил, защищался, прения же были. Выступал:
«Конечно, у меня были ошибки, но прошу, чтобы не исключали из партии…»»
Единственное, кажется, что он запомнил четко, так это пресловутую кнопку.
Чтобы понять, насколько это нетипично для Молотова, возьмем другие его воспоминания. Так, по поводу какой-то поездки начала 20-х годов у них с Феликсом Чуевым состоялся такой диалог:
«Ф. Чуев. О чем говорили в машине, не помните?
— О какой-то книжке прочитанной. На шоссе, возле Всехсвятского, лопнула шина. Мы вышли из машины у деревни. Подошли несколько крестьян. Каменева они узнали, потому что он был председатель Московского Совета… Начали с ним разговор. А на Ленина и на меня не обратили никакого внимания…»
Вот такой на самом деле уровень воспоминаний Молотова. А тут что же: может быть, первый выступал, а может, второй… Может, был в повестке дня вопрос, а может, предложил кто-то, а кто — не помню…
Ой, сильно что-то не так с этим заседанием! Ой не так!
Итак, как видим, в основу расправы над Берия положены пока что всего лишь смутные опасения да хрущевская интуиция. Но вот, наконец, мы добрались и до заговора. В книге Владимира Карпова «Маршал Жуков. Опала» приводятся воспоминания еще одного участника событий. Это Дмитрий Суханов, бывший помощник Маленкова. Как оказалось, заговор все-таки был. И даже два.
«Первый готовил Берия на 26 июня, намереваясь с помощью его охраны, приставленной к членам Президиума ЦК, всех их арестовать после просмотра спектакля в Большом театре (об этом коллективном просмотре было принято решение) и после театра всех привезти на Лубянку, ну, а дальше предъявить им соответствующие обвинения. И Берия захватывает всю власть в стране».
А затем идет совершенно иное развитие событий — аж дух захватывает!
«…Об этом его намерении знали и поддерживали Хрущев и Булганин, с которыми у Берия были очень доверительные отношения.