Берлинские похороны
Шрифт:
— Нам их не надо, — сказала Сам.
— Возьмите, — сказал я. — Никто не знает, когда ему может понадобиться венок от старых друзей. Никто.
Сам улыбнулась, я закрыл задний борт. А потом открыл хорошо смазанные ворота гаража и помахал рукой медленно выехавшей машине. Сам улыбалась мне из-за воротника своего кожаного пальто. За ее головой я различал большую полированную коробку с бренными останками Джона Валкана, на мгновение мне захотелось окликнуть это слишком доверчивое дитя. Можно позволить себе сентиментальное чувство, если знаешь, что годы тренировки не позволят подчиниться ему.
— Bis Hundertundzwanzig [58] , — сказал я тихо. Грузовик рванулся вперед,
— Mazel Tov, — отозвалась она.
По темному лобовому стеклу скользнули снежинки. Водитель включил фары, в желтых снопах света кружились снежинки. Я закрыл ворота, отрезав от себя удаляющийся шум мотора. Потом решил выпить еще одну порцию виски — меня снова забила дрожь, хотя на улице было и не так уж холодно.
58
Еврейский тост, пожелание долгой жизни (примеч. авт.).
Глава 43
Ханна Шталь, она же Саманта Стил
Уже снег, подумала Саманта Стил. Какой, интересно, будет зима? Какой бы ни была здесь зима, хорошо бы оказаться в своей квартире в Хайфе, из окна которой видна ярко-голубая бухта в обрамлении зонтичных сосен, а отражение света от побеленного потолка слепит глаза даже в декабре.
Она смотрела, как большие снежинки падают на грязные улицы берлинского района Райникендорф, через который они проезжали. Виски согрело ее, и она почувствовала, как ее начало клонить в сон. Она сжала лицо в ладонях и потерла глаза. Какое счастье, что все закончилось, сколько препятствий позади. Она чувствовала себя усталой, издерганной и опустошенной, словно после ночи скверного секса. Она провела рукой по волосам. Молодые мягкие шелковистые волосы. Она опустила их, они приятно погладили шею, потом снова подняла и снова опустила — очень похоже на теплый душ. Хорошо бы снова стать блондинкой. Тело ее с удовольствием расслаблялось.
Ей бы хотелось увидеть еще раз Джонни Валкана до отлета самолета; причем отнюдь не по причинам романтического свойства, к таким черствым самовлюбленным мужчинам симпатий она не питала. Валкан был порядочный обманщик. Он и немцем-то настоящим не был, хотя называл Берлин своим домом. Он происходил из судетских немцев, что было слышно в его речи, когда он нервничал. Она его не любила, но не восхищаться не могла. Это был профессионал, профессионал до кончиков ногтей. Просто наблюдать за его работой уже было удовольствием.
Англичанин был его полной противоположностью. Были моменты, когда она могла им увлечься, да, пожалуй, и увлеклась. В других обстоятельствах, не связанных с работой, все могло бы сложиться по-другому. Как жаль, что она не познакомилась с этим провинциальным мальчиком много лет назад, когда он учился в своем старинном университете и только лишь начинал изучать настоящую жизнь. Ей импонировала его простота, как было бы здорово жить с ним по соседству в его Бернли или где бы это на самом деле ни было. Он был такой спокойный, добрый, уступчивый, из него бы получился муж, который бы не стал сквалыжничать из-за непомерных расходов на тряпки.
Почему англичане использовали таких людей в разведке — оставалось для нее вечной загадкой. Дилетант. Вот почему англичане ни в чем по-настоящему и не могут преуспеть — они все дилетанты. Такие дилетанты, что оказавшиеся рядом не могут вытерпеть их неумелой работы и берутся за нее сами. Именно так Америка и поступила в последние две мировые войны. Может, правда, в том и состоял тайный британский замысел. Она хихикнула. Нет, это невозможно.
Водитель предложил ей сигарету. Она оглянулась и постучала по гробу, чтобы удостовериться, что он никуда не исчез. Она не доверяла вещам, которые нельзя увидеть или потрогать. Слава Богу, Джонни сам проследил за дозировкой морфия и другими деталями, англичанин мог бы что-нибудь забыть или перепутать. Его
Валкан являлся худшим типом ухажера, он считал женщин низшей расой и верил только в мужское братство, а ее мать говорила, что это опасный знак. В этой стране, где в 1945 году женщин было на два миллиона больше, чем мужчин, с такой философией он вполне мог прожить. В Израиле, где женщины вполне самостоятельны, ему бы, конечно, несдобровать.
Она прикурила сигарету. Рука ее дрожала. Вполне естественно после всех забот и треволнений, а ведь впереди еще ждал аэропорт. Если она не успокоится, то аэропорт придется взять на себя водителю, он, к счастью, человек толстокожий.
— Где мы? — спросила она.
— Вон Зигесшейле, — сказал водитель, указывая на высокий памятник старым победам, воткнутый в Тиргартен, будто булавка в зеленую бабочку. Он свернул в сторону, чтобы избежать встречи с полицейскими машинами, которые всегда стояли у подножия памятника. — Теперь недалеко.
— Слава Богу. — Она дрожала. — Здесь чертовски холодно.
Водитель ничего не ответил, хотя оба прекрасно знали, что в машине не холодно.
Она вернулась к размышлениям об англичанине; это было безопасное удовольствие и теперь, когда она больше никогда его не увидит, вполне академическое. От него хорошо пахло; а это, она считала, очень важно. О мужчине многое можно сказать по тому, как он пахнет и какого вкуса его поцелуй. Запах его был не очень мужским. Не то что у Валкана, который пропах табаком и грубой кожей, последний запах был связан с той бутылкой, на которую она наткнулась однажды ночью, когда стала искать аспирин и наткнулась на его сеточку для волос. Она рассмеялась. От англичанина исходил более мягкий запах: что-то похожее на теплый дрожжевой хлеб, а иногда и на какао.
Она помнила ту ночь. В ту ночь она пришла к выводу, что никогда не поймет мужчин. Валкан занимался любовью в своей обычной манере — словно хирург, делающий сложную операцию. Она еще пообещала ему купить резиновые перчатки, а он отшутился, будто она ведет себя как под наркозом. Было около трех часов утра, когда она нашла не только сеточку, но и незаконченные части струнного квартета. Валкан, Король Валкан. Как же он упивался своей важной опасной работой секретного агента. Ей бы следовало сказать ему, что его скрытное отношение к своей интеллектуальной жизни есть форма комплекса вины перед родителями. Валкан предпочитал думать, что причина тут в «духовных ранах войны». Обманщик.
Почему остановилась машина? Она выглянула и увидела громадную дорожную пробку. Ужасный город, перенаселенный мужчинами в длинных плащах и широкополых шляпах. А уж у женщин наряды были и вовсе невообразимые, она не встречала ни одной красиво одетой женщины за все время, что провела в этом городе.
Дорожная пробка ее не очень расстроила, времени еще было предостаточно, она предусмотрительно побеспокоилась в своих расчетах и о такой возможности. Грузовик прополз чуть вперед и снова остановился. Такие пробки были только в Нью-Йорке. Она не знала, поедет к матери на Рождество или нет. Очень дорого, к тому же совсем недавно она уже летала к ней. Однако матери особенно чувствительны в Рождество. Может, пригласить ее на праздник в Хайфу. Поток машин снова тронулся с места, поперек дороги лежал кремовый двухэтажный автобус. Авария. Дорога, видимо, стала скользкой от снега. Сначала снежинки таяли, едва достигнув земли, а теперь начали покрывать ее белым узором. Люди тоже оделись в белые шали. Водитель включил дворники. Мотор монотонно заурчал.