Беру все на себя
Шрифт:
На ужин велел Антону пригласить старшего из проводников и десятника Егора. Это, за время перехода через лес, стало уже привычным — за едой обсуждали предстоящий на следующий день путь. Завтра, конечно, никакого движения не будет, но все равно переговорить требовалось — переход, похоже, подходил к концу, еще пара дней и Младшая дружина должна выйти к переправе, которую, по утверждениям проводника, ляхи с городненцами миновать никак не могут. Самый удобный путь от Припяти к истокам Ясельды, и переправа для полона и стада легкая.
Так, собственно, и оказалось — старший из проводников даже предложил выбор: можно сделать один длинный переход и выйти к намеченному месту к вечеру, а можно сделать один переход покороче, переночевать,
После ужина Мишка не удержался и пошел туда, где звучал голос Ильи, то и дело перекрываемый жизнерадостным ржанием отроков — обозный старшина Младшей стражи, хоть никто ему этого и не поручал, «поддерживал морально-психологическое состояние личного состава на должном уровне».
«Ну, прямо тебе офицер по воспитательной работе! Уставшие же все — самое время спать завалиться, а ведь палкой не отгонишь…»
— …И вот, значит, и выскочил тот бугай со двора на улицу! — вещал Илья. — Нет, народ-то у нас привычный ко всему, да и не робкого десятка. Опять же, на туров диких охотимся, и ничего, так что особо бояться домашнего быка вроде бы и не должно бы… средство угомонить всегда найдется. Но тут вся загвоздка-то в том, что убивать его или там калечить не с руки — больно уж хороший от него приплод у коров. А он и рад, скотина озорная… — Илья тяжело вздохнул и развел руками, демонстрируя затруднительность описываемой ситуации. — Ну бежим мы, значит, по улице, а он сзади… сопит так громко, даже всхрапывает слегка… веселье ему, понимаешь, удовольствие и развлечение! И нам тоже… вроде бы как пробежаться перед обедом — размяться, аппетит нагулять… и народу, кто в безопасности за забором, поглядеть в охотку — не каждый же день такое увидишь!
И я со всеми вместе, а сзади, значит, сопит и топает, сопит и топает… но пока не близко, так что бегу себе спокойно. Да… бегу… но начинаю замечать, что народу вокруг меня как-то пожиже становится — то один, то другой исчезают куда-то. То есть не куда-то, конечно, а в сторону заворачивают, а я, дурень, все по прямой скачу, так, глядишь, и вовсе один останусь. И только я об этом подумал, как вдруг чувствую, что сопит-то у меня прямо за спиной! Догоняет, паскуда! Ну я, конечно, наддал — все равно сопит! Я еще, изо всей мочи! Сопит! Тут мне Бог поворот послал, я за угол… сопит, зараза, уже прямо в затылок дышит, почти на пятки наступает! Да что ж такое, думаю, чем же я этому бугаю так по сердцу пришелся, что он именно за мной увязался? Там ведь и молодки пригожие бегали, и мужи посолиднее меня… Одна баба так и вовсе лукошко с яйцами несла, а двое отроков какой-то короб перли — веселее же, чем за мной, пустым, гоняться. Так ведь нет — именно за мной и увязался, злыдень рогатый!
А тут еще, как на грех, за тем самым углом, куда я завернул, молодуха оказалась — визжит так, что в глазах двоится, да прямо передо мной мотается, бежать мешает. А сзади-то сопит, не отстает! «Дура, — кричу, — сдай в сторону, затопчу же!» И знаете, послушалась — шмыг, значит, в приоткрытые ворота. Я за ней, спасаться-то надо… сопит же! Она — на крыльцо и в дом, я за ней, но снова в задумчивости: щель-то между створками совсем узкая была — только-только проскочить — как же бугай-то в нее пролез? Но сопит, зараза.
Да-а… вот эта задумчивость меня и подвела… Не заметил, что молодуха за собой двери притворила, и со всего разбега ка-ак… Верите ли, среди ясного дня все звезды на своде небесном в единый миг узрел, хотя глаз вверх и не поднимал — на дверь пялился! На ней, значит и узрел… А дверь ничего, прочная оказалась — не проломил…
«М-да, что-то сегодня у Ильи сюжетец не очень… Но отроки веселятся. Ну и ладно,
— Как я вслед за молодухой все-таки в избу залететь успел, сам не знаю, — продолжал Илья, — но оно и неудивительно: когда за спиной так сопит, еще и не такое умудришься сотворить… Но беды-то мои на том не кончились! Только я в сенях оказался, молодуха та как заверещит: «Ты что это надо мной удумал, аспид?!», и хрясь меня по сопатке не то ухватом, не то лопатой, не то еще какой хозяйственной снастью — не успел разглядеть… Да и не до разглядывания было — сопит-то тут! Прям в сенях!!!
Ну, думаю, смертушка пришла! Оборачиваюсь… — Илья выдержал драматическую паузу и оглядел замерших слушателей. — Оборачиваюсь и вижу: свекр той молодухи!!! А сопит точь-в-точь, как тот бугай! Это ж, выходит, он за мной бёг да в затылок дышал! Вот радость-то! Не бык!
М-да… — Илья опять примолк и почесал в затылке. — Радость-то радость, но обрадоваться как следует я не успел — свекр молодухин ка-ак развернется, да ка-ак врежет мне… а кулачище-то у него — что твой кувшин на полведра! Нет, светил небесных, как на крыльце, я не узрел, но тоже не слабо вышло. А он опять руку заносит и интересуется: «Ты чего же, кобель блудливый, за чужими женами гоняешься?» Только я ответить собрался… оправдаться как-то… как молодуха меня сзади опять той самой снастью… меня на ейного свекра так и кинуло! А он меня опять… и сопит, сука бородатая!
Отлетел я, значит, на молодуху, чуть с ног не сшиб, а сам думаю: вот так полетаю по сеням, полетаю, да и забьют насмерть… или покалечат. И так мне обидно сделалось… И бежал-то я по-дурному, и не от того, оказывается, бежал, от кого надо, и блудодеем теперь ославят, а молодуха-то эта мне и не нравилась никогда, и об дверь расшибся, и тут месят… а все задумчивость моя… туды ее с левого краю… Да что ж я, виноват, что этот долдон сопит — от бугая не отличишь?
Подхватился я да как бодну молодухиного свекра чуть ниже ребер! Тот враз скрючился! Ну по правде говоря, не сам боднул… вернее, не только сам — молодуха мне сзади наподдать успела, так что боднуть у меня не хуже того бугая получилось… прямо так на голове я его на крыльцо и вынес. А там уже народ в ворота лезет — развлечение ему, понимаешь, веселье! И, хотите верьте, хотите нет, но озверел я! Как зареву с крыльца: «Му-у-у!!!» — наступил ногой на морду того свекра зловредного да и кинулся на людей! А сам чую — будто рога у меня выросли, и я, кого-нито на эти рога вздеть нацеливаюсь!
Народишко, конешное дело, из ворот порскнул в разные стороны. Кто правильно сторону угадал — спокойно ушел, а кто не угадал, за теми я погнался. Господи, вот она, волюшка-то! Ничего не страшно, нигде не болит, ног под собой не чую, тело будто бы само летит — свобода! Душа поет: «Му-у-у!!!» Людишки тоже чего-то верещат… наплевать! Хорошо-то как! Воля!!! Понял я, сколь сладостно было тому бугаю в облике человеческом мне в затылок сопеть! Еще наддал — эх, догоню! — они тоже шустрей ногами перебирать стали… Красота! Воздуху в грудь набрал и еще: «Му-у-у!!!». Хорошо! Истинное блаженство познал — чистое и незамутненное, да и в задумчивость ни вот ни чуточку не впадаю, наоборот, никакие мысли не угнетают! Опять: «Му-у-у!!!»… А из-за угла, мне навстречу, тоже: «Му-у-у!!!»… и ка-ак мы лоб в лоб…
Илья звонко шлепнул себя кулаком в раскрытую ладонь, вздохнул и прикрыл глаза, словно вспоминая нечто чрезвычайно приятное. Помолчал немного и продолжил свое повествование:
— Ну кончилось все хорошо. Бугай-то умнее, чем я думал, оказался — за той бабой, что лукошко с яйцами несла, побежал. Скотина скотиной, а разумеет, где веселее. Баба тоже не дурой оказалась — как приперло, так это самое лукошко ему на башку и надела, так что на меня он уже сослепу налетел — яйца-то размазались да глаза ему залепили… Видать на голос шел. Потом его собаками в речку загнали — охолонул, успокоился… А меня вчетвером с крыши снимали… и что самое обидное — никто не признается: сам я туда запрыгнул, или меня бык закинул? Так до сих пор в неведении и пребываю. Но волю истинную познал… да, познал. Придется ли еще когда? Бог весть…