Бес порядка
Шрифт:
Против желания Робин неуверенно улыбнулась и напрочь забыла о своем решении промолчать всю дорогу. Джей был такой забавный! И потом, она же не собирается с ним общаться после перелета. Просто скоротать время в самолете. Ничего особенного.
– Робин, – представилась она и, чтобы не казаться стеснительной букой, добавила: – А вот я у родителей единственный ребенок.
– С ума сойти, – присвистнул Джей. – Везет!
– Не скажи, – тут же возразила Робин, уже отойдя от своего смущения. С Джеем было просто. Совсем не как с ее знакомыми парнями. – Когда ты единственный ребенок, о тебе слишком пекутся. Меня даже в колледж папа на своей машине возил!
– А я как-то в свинарнике крышу чинил и провалился, – без всякого смущения начал рассказывать Джей. – Ударился – думал, ногу сломал, да еще измазался весь как черт. Еле-еле прихромал домой. Мать посмотрела и говорит: «Пойдешь на колонку мыться – ведро воды для поливки огорода захвати».
Робин захихикала, прикрыв рот ладошкой. Лицо Джея было во время рассказа скорбным, но глаза смеялись. Пожалуй, перелет обещал быть на самом деле веселым.
Уже через полчаса после взлета Робин знала, что старшая сестра Джея «выбилась в люди» и смогла закончить курсы с отличием и работала теперь в Городе. Впрочем, все остальные не жаловались – пусть Город и отодвинул их деревню с обычного места, но жизнь стала куда сытнее. Родители Джея не надеялись даже вырастить всех детей живыми и здоровыми, не говоря уж о том, чтобы выучить хотя бы в школе. Теперь же некоторые из них даже повидали мир, неизменно возвращаясь домой. Вот как сейчас возвращался сам Джей.
Робин еще немного смущали пылкие взгляды темнокожего красавчика, но она все же разговорилась. Памятуя о своих собственных правилах безопасности, она не говорила ничего, что могло бы навести соседа на информацию о ее планах в Городе или финансовых возможностях, она рассказывала о своей учебе и о том, как планирует работать вместе с отцом. Последнее Джей всецело одобрил, а вот про ее учебу расспрашивал с таким живым интересом, что Робин даже стало неудобно. Сама она такого же интереса к своей учебе не испытывала. Просто получила диплом, и все.
– Ты похожа на мою маму, – неожиданно произнес Джей, когда она боролась с принесенным обедом. И почему его всегда так неудобно запечатывают?
– Чем это? – пробормотала Робин, наконец вскрывая упаковку с курицей и гарниром.
– Она, конечно, коренная африканка со всем отсюда вытекающим, – чуть смутился Джей. – Но она такая же вот…
Он обвел руками вокруг себя и, прежде чем Робин успела обидеться, застенчиво добавил:
– Такая же красивая.
От неожиданности Робин немедленно забросила в рот целую вилку вареной моркови, которую терпеть не могла, и принялась жевать, лихорадочно решая, что на это ответить. Что обычно говорят в таких случаях? Если бы она только была уверена, что это шутка или Джею от нее что-то нужно… Или хотя бы могла пересесть. Но теперь нужно было искать ответ и ненароком не обидеть при этом – им вместе лететь еще несколько часов.
Похоже, ее молчание напугало Джея.
– Я слишком тороплюсь, да? – спросил он с удрученным видом. – Просто едва я увидел тебя, Робин, как сразу понял – это судьба.
– Определенно торопишься, – как можно суше ответила Робин, всеми силами стараясь скрыть рвущуюся на лицо улыбку. Не так уж часто она получала искренние комплименты! Если уж совсем честно, то разве что от родителей.
– Прости, – виноватым при этом Джей совсем не выглядел, и его глаза лукаво поблескивали, а в уголках губ пряталась улыбка. Робин вдруг поняла, что слишком часто и подолгу пялится на его губы, и рассердилась на себя. Такого с ней еще не было, так можно дойти и до того, чтобы начать целоваться с первым же попутчиком. А дальше что, как Нэнси бросаться на шею каждому встречному и искать приключений и на свои сто двадцать?
Она намеренно напомнила себе о своем весе и окружности бедер, чтобы остудить голову. Джей был слишком хорош и при этом не выглядел опасным, хоть и был им. Разве не опасно влюбляться в незнакомцев?
Кажется, с этим предупреждением себе она все-таки опоздала.
Глава 3
Все началось в тот год, когда Берт остался в особняке один. Дом строился на века, в саду росли фруктовые деревья, призванные радовать разросшееся семейство весной цветами, а поздним летом плодами. Когда-нибудь это должно было случиться: они бы выросли и начали плодоносить, но пока они все были еще совсем невысокие и хрупкие. Как и их семья, как оказалось.
Берт плохо помнил те недели, когда все спешно разъезжались, будто их что-то гнало из дома. И все, что осталось в памяти, это косые взгляды и шепот. Он не слышал, о чем именно говорили, – при его приближении все замолкали, но при этом прекрасно знал. Ему прочили такую же незавидную участь, как у соседа из дома с той стороны улицы. Неспособный выкинуть ни единой вещи, жалкий и несчастный, он вынужден был день за днем проживать прошлое, в страхе перед днем настоящим. Берт не собирался таким становиться.
Стоило лишь убраться последней троюродной тетушке, с которой – что за жалость! – пропали три чашки из маминого сервиза и все серебряные ложки, как Берт принялся за уборку. Он был упрям и знал рецепт выживания: понять, чего от него ждут, и сделать наоборот.
От него ждали поклонения многочисленным шкафам с родительскими вещами, медленного угасания среди пирамид чужой и собственной памяти или – в самом лучшем случае, конечно, – бегства. Такого же панического и стремительного, какое было позади у каждого из них.
Вместо этого Берт взялся за ремонт. Нельзя делать ремонт в доме, полном пыльных сундуков и шкафов, и он несколько недель потратил, вынося все это во двор. По счастью, соседка у него оказалась энергичная и быстро помогла из этих гор памяти организовать дворовую распродажу. Так Берт познакомился с матерью Генриетты и смог сэкономить на моющий пылесос.
Тучная говорливая соседка при всей своей полезности невероятно раздражала своими навязчивыми попытками помочь, показать, как надо, и научить. Но годы шли, и они все реже виделись, а потом она и вовсе пропала. Возможно, переехала в центр, как писали в глянцевых журналах, которые Берт никогда не покупал из-за резкого запаха краски, а может, и умерла. Ему было все равно.
После уборки бывшая спальня родителей, гостиная и столовая стояли совершенно пустыми, бесстыдно сверкая голым паркетом и яично-желтыми свежими обоями. Наверное, Берт так бы их и оставил или долго ломал бы голову, чем их обставить, если бы не вмешался случай.
Он уже вычистил весь особняк и наконец перешел в сад, где у него словно открылось второе дыхание. Он подстригал, убирал, равнял и рыхлил. И вот за время этих работ он и наткнулся на муравейник. Сам муравейник не представлял собой ничего примечательного, и Берт прошел бы мимо, лишь отметив мысленно, что нужно купить средство от муравьев, но в этой довольно большой бурой неопрятной куче блеснуло что-то белое. Он не поверил своим глазам, обнаружив совершенно чистый и белоснежный остов какой-то твари. Чуть позже, воспользовавшись справочником из библиотеки, Берт определил это как скелет лягушки голиафа, Conraua goliath, довольно обычной в этих местах, повсеместно встречающейся у воды и обожаемой детворой. Этого он тоже не понимал. Одна только отвратительного вида неряшливая икра, гроздями повисающая на отмелях водоемов, чего стоила! А вот тщательно вычищенный остов ему приглянулся.