Бесцветный
Шрифт:
Мухи – вот чего я терпеть не мог в сортире. До дна было далеко, и они всегда были там, питаясь нечистотами, а у меня был иррациональный всепоглощающий страх, что они собираются взлететь и забраться мне в задницу.
Однажды, когда мне было лет пять, бабушка оставила меня дома на несколько часов и ушла по делам. Я лежал на полу в спальне и читал. Мне надо было выйти, но лил дождь. Я боялся идти по улице под дождем к туалету, промокнув до нитки, а вода капала бы на меня с прохудившегося потолка. Да еще – мокрые газеты, мухи, атакующие меня снизу… Потом у меня появилась мысль. Зачем вообще беспокоиться по поводу сортира? Почему бы не положить газету
Когда ты облегчаешься, то в момент, когда ты только присел, процесс еще не совсем начался. Ты еще не гадящий человек. Ты пока на переходе от человека, который собирается облегчиться, к человеку, который облегчается. Ты не сразу выхватываешь свой смартфон или газету. Требуется минута, чтобы процесс пошел, чтобы ты расслабился и почувствовал себя удобно. Как только ты достигаешь этого момента, все идет на лад.
Это яркое впечатление, облегчение. В этом есть что-то волшебное, даже проникновенное. Я думаю, бог распорядился, чтобы люди облегчались так, как облегчаются, потому что это возвращает нас на землю и придает нам смирение. И неважно, кто ты. Все мы гадим одинаково. Бейонсе облегчается. Папа римский облегчается. Королева Елизавета облегчается. Когда мы облегчаемся, то забываем о своей важности и месте в обществе, забываем, насколько мы знамениты или богаты. Все это исчезает.
Ты никогда не бываешь настолько самим собой, как когда гадишь. Это тот момент, когда ты осознаешь: «Это я. Я такой, как есть». Мочиться ты можешь, не задумываясь ни на секунду, но с облегчением дело обстоит не так. Смотрели ли вы когда-нибудь в глаза младенца, когда он какает? Это момент абсолютной погруженности в себя.
А вот предназначенный для тебя ветхий сортир… Дождь, мухи у тебя отняли этот момент, а ни у кого нельзя его отнимать. Сидя на корточках и облегчаясь на кухонный пол в тот день, я думал что-то вроде: «Вау! Мух нет. Стресса нет. Это действительно здорово. Мне это правда нравится». Я знал, что сделал отличный выбор, я очень гордился собой за этот выбор. Я достиг того момента, когда мог расслабиться и быть самим собой. Потом я мимоходом оглядел комнату, взглянул налево, а там, буквально в метре от меня, прямо у угольной печи, сидела Коко.
Это было как в сцене из «Парка Юрского периода», когда дети обернулись, и прямо рядом с ними был тираннозавр. Ее глаза были широко открытыми, мутно-белыми, и она водила ими по комнате. Я знал, что она не может меня видеть, но она стала морщить нос: она могла чувствовать, что что-то здесь не так.
Я запаниковал. Все, что можно сделать во время облегчения, – закончить процесс. Моим единственным вариантом было закончить как можно тише и спокойней, именно так я и решил поступить. Потом: тишайший плюх какашки маленького ребенка на газету. Голова Коко повернулась на звук.
– Кто там? Эй? Эй?!
Я замер. Задержал дыхание и ждал.
– Кто там? Эй?!
Я сидел тихо, ждал, потом продолжил свое.
– Есть кто-нибудь?! Тревор, это ты?! Фрэнсис? Эй? Эй?
Она начала выкрикивать имена всех членов семьи. «Номбуйисело? Спонгхили? Млунгиси? Булелва? Кто там? Что происходит?»
Это было похоже на игру, словно я пытался спрятаться, а слепая женщина пыталась меня найти, используя эхолокатор. Каждый
Строительство подъездной дорожки было чем-то вроде мечты об автомобиле.
История Соуэто – это история подъездных дорожек. Это место, полное надежд.
Наконец, когда, казалось, прошла вечность, я закончил. Я встал, взял газету (это было не очень-то тихо) и ме-е-е-едленно свернул ее. Она зашуршала. «Кто здесь?» Я снова остановился, подождал. Потом получше свернул ее, подошел к мусорному ведру, положил свой грех на дно, осторожно прикрыл его другим мусором. Потом на цыпочках вернулся в другую комнату, устроился на матрасе на полу и притворился спящим. Дело было сделано, выходить из дома не пришлось, а Коко осталась в неведении.
Миссия выполнена.
Час спустя бабушка вернулась домой. В ту же секунду, как она вошла, Коко позвала ее.
– Фрэнсис! Слава богу, ты здесь. В доме что-то произошло.
– Что это было?
– Не знаю, но я слышала это, и был запах.
Бабушка начала принюхиваться. «Господи! Да, я тоже чувствую запах. Это крыса? Кто-то сдох? Это определенно в доме».
Они продолжали выдвигать предположения, очень обеспокоенно, а потом, когда начало темнеть, с работы домой вернулась мама. Как только она вошла, бабушка позвала ее.
– О, Номбуйисело! Номбуйисело! В доме что-то произошло!
– Что?! Что ты имеешь в виду?
Коко рассказала ей историю про звуки и запахи.
Потом мама, очень чувствительная к запахам, начала ходить по кухне, принюхиваясь. «Да, я чувствую это. Я могу это найти… Я могу это найти». Она подошла к мусорному ведру. «Это здесь». Она вынула мусор, достала из-под него скомканную газету, развернула ее, а там была моя какашка. Она показала это бабушке.
– Смотри!
– Что?! Как это сюда попало?!
Коко, слепая, прикованная к стулу, умирала от нетерпения узнать, что происходит.
– Что происходит?! – кричала она. – Что происходит?! Вы нашли это?!
– Это дерьмо, – сказала мама. – На дне мусорного ведра было дерьмо.
– Но как?! – спросила Коко. – Здесь никого не было!
– Ты уверена, что здесь никого не было?
– Да. Я всех звала. Никто не пришел.
– Нас заколдовали! – ахнула мама.
Бес. Для мамы это было логичным умозаключением. Потому что именно так работает колдовство. Если кто-нибудь проклинает тебя или твой дом, всегда есть талисман или тотем, пучок волос или кошачья голова, физическое воплощение духовного, подтверждение присутствия беса.
Как только мама нашла дерьмо, началось настоящее светопреставление. Это было серьезно. У них было свидетельство. Она вошла в «спальню».
– Тревор! Тревор! Просыпайся!
– Что?! – сказал я, притворяясь сонным. – Что происходит?!
– Пошли! У нас в доме бес!
Она схватила меня за руку и вытащила из постели. Все собрались, пришло время действовать. Первое, что мы должны были сделать, – выйти на улицу и сжечь дерьмо. Это то, что надо делать с колдовством: единственный способ разрушить его – сжечь физическое проявление. Мы пошли во двор, мама положила газету с моей какашкой на подъездную дорожку, зажгла спичку и подожгла ее. Потом мама и бабушка встали у горящего дерьма, молились и пели псалмы.