Бесконечное море
Шрифт:
До меня долетает его голос, он чуть не срывается от волнения:
– Твою мать!
Бритва делает пару шагов и переходит на бег – высоко поднимает колени и работает руками, точно кардиоманьяк на беговой дорожке. Останавливается на расстоянии вытянутой руки. Теплое дыхание вырывается из открытого рта.
– Ты жива, – шепчет он.
И я читаю в его глазах: «Невероятно!»
– Где Чашка?
Бритва кивает себе за спину:
– Она в порядке. Ну, вроде нога сломана…
Я обхожу его и начинаю движение
– А я уж чуть было не махнул на тебя рукой, – пыхтит Бритва у меня за спиной. – Без парашюта! Ты что, теперь и летать умеешь? Что случилось с твоей головой?
– Ударилась.
– О… Ну, теперь ты похожа на апачку. Знаешь, боевая раскраска.
– Это моя четвертая четверть: апачка.
– Ты серьезно?
– Что значит – у нее вроде сломана нога?
– То и значит: может, сломана, а может, и нет. Ты теперь насквозь все видишь, вот и поставишь ей более точный диагноз…
– Странно как-то, – говорю я, на ходу оглядывая небо. – Почему нас не ищут? Они наверняка засекли место падения вертолета.
– Я ничего не видел. Похоже, они просто сдались.
Я трясу головой:
– Они не сдаются. Далеко еще, Бритва?
– С милю. Не волнуйся, я ее спрятал в надежном месте.
– Как ты мог оставить ребенка?
Бритва оторопело смотрит на меня и на секунду даже теряет дар речи. Но только на секунду. Он не умеет подолгу молчать.
– Пошел искать тебя. Ты сказала, что мы встретимся у огня. Такое универсальное направление. Могла бы сказать: «Встретимся на том месте, где я уложу эту вертушку. Она будет гореть».
Пять минут идем молча. У Бритвы сбивается дыхание. Я дышу ровно. Усиление будет поддерживать меня, пока я не дойду до Чашки, но есть предчувствие, что когда я сломаюсь, то сломаюсь всерьез.
– Ну и что теперь? – спрашивает Бритва.
– Отдохнем несколько дней… или сколько сможем себе позволить.
– А потом?
– На юг.
– На юг? Это план такой? На юг. Многовато конкретики, не находишь?
– Мы должны вернуться в Огайо.
Бритва останавливается, будто натолкнулся на невидимую стену. Я прохожу вперед еще несколько шагов, потом оборачиваюсь. Бритва трясет головой:
– Рингер, ты хоть представляешь, где мы находимся?
Я киваю:
– Милях в двадцати к северу от Великих озер. От Эри, я думаю.
– Что ты… Как мы… Ты понимаешь, что Огайо больше чем в ста милях отсюда? – тарахтит, запинаясь, Бритва.
– До того места, куда мы пойдем, больше двухсот. Если по прямой.
– «По прямой». Что ж, жаль, что мы не птички! И что там, в Огайо?
– Мои друзья. Они в полной заднице, и я не могу их бросить.
Я продолжаю идти по следам Бритвы.
– Рингер, мечтать не вредно. Я тоже не могу представить…
– Не можешь представить полную задницу?
– Это очень подозрительно смахивает на
– Я знаю, мои друзья, скорее всего, мертвы. И я знаю, что, скорее всего, умру, не успев их найти. Но я дала обещание, Бритва. Тогда я еще не понимала, что это обещание. Я говорила себе, что это не так. Я и ему сказала, что это не так. Но есть то, что мы говорим себе о правде, а есть то, что правда говорит о нас.
– Ну, ты нагородила! Похоже, и впрямь крепко приложилась головой. – Бритва хмурится. – Кому ты дала обещание?
– Наивному, бестолковому, мыслящему стереотипами парню, который был спортсменом в колледже и который считает, будто это он – дар Божий этому миру, а не мир – дар Бога для него.
– А-а… Тогда ладно. – Несколько шагов Бритва делает молча, потом спрашивает: – И долго этот мистер Наивный Туповатый Мыслящий Стереотипами Спортсмен был твоим парнем?
Я останавливаюсь. Беру его лицо в ладони и целую в губы. Глаза у него становятся круглыми, в них мелькает что-то очень похожее на страх.
– Это за что?
Я снова его целую. Наши тела прижимаются друг к другу. Его холодное лицо в моих холодных ладонях. Я чувствую запах жевательной резинки в его дыхании. «Я в ответе за Землю». Мы как два столба на волнах ослепительно-белого моря. Бесконечное море. Нет пределов, нет границ.
Он поднял меня из могилы. Вернул из мертвых. Он рисковал жизнью, чтобы я могла вновь обрести свою. Легче было отойти в сторону. Легче было дать мне уйти. Легче поверить в красивую ложь, чем в жуткую правду. После смерти отца я построила крепость, которая могла простоять тысячу лет. Мощная цитадель, разрушенная одним поцелуем.
– Теперь мы квиты, – шепчу я.
– Не совсем, – хрипло говорит он. – Я тебя поцеловал только один раз.
77
Комплекс, к которому мы подошли, стоял в снегах, как левиафан, всплывший из морских глубин. Бункеры, конвейеры, накопители и офисные здания. Огромный склад в два раза больше, чем самолетный ангар. Все окружено забором из ржавой рабицы. Это показалось мне жутко символичным и точным – все закончится на цементном заводе. Цемент – неизбывная подпись человека, наша основная краска на холсте мира. Где бы мы ни появлялись, земля постепенно исчезала под слоем бетона.
Бритва отодвигает секцию прогнившего забора, чтобы я могла пройти на территорию. Щеки и нос у него покраснели от холода. Нежные задумчивые глаза бегают по сторонам. Возможно, он, как и я, чувствует себя выставленным напоказ и прибитым к земле в окружении этих бункеров под ярким безоблачным небом.
Возможно, но я в этом сомневаюсь.
– Дай винтовку, – говорю я.
– Чего? – Он крепче прижимает винтовку к груди, указательный палец нервно подрагивает на спусковом крючке.
– Я лучше стреляю.