Бесплатных завтраков не бывает

Хендерсон Крис

— Есть. Заходите.

И она вошла, прямо с порога направившись к моему столу. В то утро она надела серый твидовый костюм, прекрасно сочетавшийся с кремовой блузкой и серым же галстучком. Юбка была именно такой длины, чтобы задать работу воображению и задуматься: столь же стройны части тела, скрытые под тканью, как те, которые были открыты взору, или нет? Столь же, столь же, мгновенно сообразил я, могу держать пари на любую сумму. Не такие это были ноги, чтобы прятать их под твидом или держать под спудом. И все прочее тоже не заслуживало этой участи.

При всей стремительности ее появления двигалась она удивительно плавно, струилась, точно шелк под легким ветром. Костяк

был тонок, но крепок, прочен, но изящен, да и мяса на нем было в самый раз. Сразу было заметно, что голод моя посетительница утоляет не бифштексами. Да и вообще утоляет ли? Впрочем, ей это шло.

Коротко остриженные черные волосы обрамляли изящное лицо с высокими скулами, большую часть которого занимали глаза. Даже издали заметен был их блеск. Любой мужчина нырнул бы в эти омуты и тонул бы в них сколь угодно долго, не замечая, что нос у нее чуть изогнут, а улыбка нарушает симметрию. За такие глаза можно простить многое. Одного их взгляда было бы достаточно, чтобы унять расплакавшегося ребенка или взвод морской пехоты. Они у нее были черно-карие, точно отлакированные, а тот, кто их придумал, задался, наверно, целью оправдать ими само существование этого цвета и доказать, что он ничем не хуже всех прочих. Они сияли так ярко, что затмили бы блеск на славу вычищенной медной сковороды. Да и мягкости в них было примерно столько же.

И внезапно я почему-то понял, кто стоит передо мной. У моей посетительницы было лицо фотомодели, а за последние двое суток я слышал только об одной фотомодели. Она остановилась у стола. Саксонского фарфора пальчики повисли над регистрационной книгой.

— Мистер Джек Хейджи, если не ошибаюсь?

Я пожал протянутую руку.

— Не ошибаетесь, мисс Уорд. Или все еще миссис Байлер?

— Уорд.

— Понятно.

Наши руки, разъединившись, вернулись к своим владельцам.

— Вы что, собирали на меня материал?

— Нет, не на вас. На кое-кого из ваших друзей. Забавная публика.

Она повернулась к потертому кожаному стулу, — одному из тех, что украшали мой кабинет, — и опустилась на него довольно грузно, если к женщине, весящей не больше сорока пяти килограммов, может относиться это слово.

— Знаете, — сказала она, сгорбившись, словно вся тяжесть мира пригнула ей плечи, — если уж нельзя вернуться домой, то, по крайней мере, можно отчистить всю грязь с подошв и не таскать ее с собой.

Я кивнул, понимая, что мне высказывается нечто вроде кредо. Это высказывание не показалось мне ошеломительно тонким или хотя бы верным, но возражать я не стал. Я взял себе за правило не спорить с настоящими красавицами — им это не нравится. Они к этому не привыкли. Это их раздражает. Я просто улыбнулся в ответ и чуть наклонил бутылку в ее сторону, молча осведомляясь, не угодно ли? Она отказалась, что меня не удивило.

— Нет, спасибо. — Ну, разумеется. — А нет ли у вас воды, только в бутылке?

— К сожалению, нет. — Наша планета и так на три четверти покрыта водой, и проку в покупке ее я не видел. Реклама делала все, чтобы переубедить меня, но привычка — вторая натура.

— Ну, нет так нет. Ничего. Наверно, надо вам объяснить, зачем я пришла. — Я заметил, что это будет очень кстати, и она продолжала: — Я дружу с Карлом. С Карлом Миллером. Он рассказал мне, что нанял вас, поручив выяснить судьбу Мары. И вы согласились. Так?

— Пока все правильно.

— И как, по-вашему, сможете вы найти се?

— Надо постараться. Мне за это деньги платят. А что?

— Но я же вам сказала: Карл — мой друг. — Это было произнесено так, словно мне предоставлялась совершенно исчерпывающая информация. К подобному тону неглупые женщины прибегают в тех

случаях, когда говорить всю правду — слишком большая докука. Очевидно, на моем лице не появилось понимающего выражения, и она решила, что с таким тупоумным субъектом надо говорить без околичностей. — И я хочу, чтобы он получил то, что ему нужно. Мы с Марой были подругами... Раньше, до того... До того, как все это закрутилось. Я хочу, чтобы они оба были счастливы.

Обычно женщинам такого типа в высокой степени наплевать, жив Миллер или помер, не говоря уж о том, что счастье подобных молодцов их очень мало занимает. История ее появления в моем кабинете была сметана на живую нитку, и не очень искусно. А я слишком устал, чтобы делать вид, что поверил.

— Мисс Уорд, примите в расчет: у меня были очень трудные дни. Я не собираюсь извиняться и не стремлюсь завоевать ваши симпатии. Мне от вас требуется только одно — правда. Зачем вы пришли ко мне?

Ответом мне был ее изумленный взгляд, вроде того, каким одаривают партнера на сцене, когда он вдруг начинает нести отсебятину. Какие-то слова уже были готовы слететь с ее уст, но она запихнула их обратно, произнеся нечто совсем другое:

— Простите, мистер Хейджи, вы, наверно, как-то превратно меня истолковали... Я просто хотела помочь Карлу.

— Отлично. Просто великолепно. Итак, вы спросили, я ответил. Поскольку больше вам сказать мне нечего, мы расстанемся: вы пойдете по своим делам, а я займусь своими. У меня их полно.

С этими словами я взялся за стакан, а Уорд начала вставать со стула, но тут же опять опустилась на него. Она явно искала решение. Я понятия не имел, каким оно будет. Глотнув джину, я вовсе не хотел продолжения этого бессмысленного разговора. Да и вообще ничего не хотел. Влажную, липкую духоту, окутывавшую меня вроде одеяла, можно было побороть лишь строго ограниченным набором средств — в том числе джином. И только я собрался прибегнуть к этому средству — примерно полстакана, — как мисс Уорд вспомнила, что собиралась сказать:

— Ладно. Я очень боюсь за Карла.

Такого поворота темы я не ожидал. Она стала рассказывать, и факты начали выстраиваться в цепочку сами собой. Миллер не прервал своих отношений с Уорд после того, как та вышла замуж за Байлера. В прошлом году он часто звонил ей, спрашивая совета насчет Мары — как с ней совладать, как ее удержать. Она же беседовала с ним поначалу от одиночества, не каждый же день предоставляется возможность поговорить с мужчиной, который не начнет со второй фразы срывать с тебя платье, а уж потом она, так сказать, приняла в нем участие, всей душой желая ему успеха в его делах с Марой. Она хотела использовать малейший шанс наладит" их жизнь, — так, по крайней мерс, она мне сказала. Однако шанса этого не было.

— Военное счастье переменчиво.

Она окинула меня холодным взглядом.

— Вы не понимаете. Кроме меня, у Карла никого в Нью-Йорке нет. За последние три дня он звонил мне пять раз. Он говорил со мной часами — и все об одном и том же — о Маре, о тех, кто перебрался сюда, и... — Она на мгновенье запнулась, словно не хотела уже во второй раз произносить эти слова, но справилась с собой и понеслась вперед уже без оглядки, — ...и о том, что будет действовать сам. Он угрожает.

Тут она снова замолчала, не давая своим чувствам выплеснуться на поверхность. Каким именно чувствам — оставалось только гадать. Неприятное зрелище: эмоциональная натура старается не расплакаться. Я не говорю, что она поступала неправильно. Я говорю, что для меня подобное было внове. Но характер у нес был сильный, она совладала со своими чувствами и нервами, собралась и успокоилась — по крайней мере, внешне.