Беспокойная Анна
Шрифт:
Вспомнив о нелицеприятной беседе с Алистером, парень ощетинился и застыл, как вкопанный, волком глядя на наставника.
– Не волнуйся... Если бы я собирался упечь тебя сюда, то сделал бы это уже давно, – беспечно ответил тот и двинулся по дорожке в сторону огромной лестницы.
Возле двери их встретил представительный мужчина в слегка изношенном твидовом костюме. Его лицо было испещрено глубокими бороздами морщин, особенно бросавшимися в глаза, когда он улыбался. Седые волосы вздымались пышной копной, а щеточка жиденьких белесых усиков, тянущаяся над верхней губой, абсолютно не вписывалась в его облик.
– Ох, Алистер Йенсен, вы ни на минуту не задержались. Да по вам часы сверять можно, – воскликнул мужчина, горячо пожимая руку своему гостю.
– Что поделать, профессиональная привычка, – улыбнулся Алистер и представил незнакомца Каю. – Доктор Арбрахам Ульв, любезно откликнувшийся на мою просьбу помочь разыскать Ан… Эльзу. Он согласился предоставить нам не только имеющиеся в архиве документы, касающиеся своей пациентки, но и лично поведать историю ее болезни. – И, обращаясь уже к доктору, добавил. – Я тщательно ознакомился с делом Эльзы Ларсен и некоторые факты вызвали у меня особый интерес, поэтому мы сегодня здесь.
– Ой, да ладно! – Рассмеялся доктор, гостеприимно распахивая входную дверь. – Для меня огромная честь оказать вам услугу, господин Йенсен. А это?.. – Он бросил на Кая любопытствующий взгляд.
– Мейсон. Мейсон Возняк, мой ученик, – выпалил Алистер, прежде чем Кай успел открыть рот. Парень удивленно покосился на наставника, но ничего не сказал, пожимая доктору руку.
– О, так вы поляк? – Радушно поинтересовался Абрахам Ульв.
Парень кивнул:
– Мои бабушка с дедушкой родом из Польши.
– О, прекрасно! – Похоже, подтверждение этой весьма несложной догадки изрядно позабавило его. – Ну что ж, не будем задерживаться. Проходите, проходите. Я очень надеюсь, что у вас крепкие нервы. – С этими словами доктор махнул рукой и захлопнул дверь за Каем.
Огромный вестибюль ослеплял своей белизной, впрочем, как и все остальные помещения этого заведения. Стены, выкрашены белоснежной краской, бол, выложенный белоснежной плиткой, кабинка, в которой сидели две дежурные медсестры и даже их униформа – все было абсолютно белым. Такой резкий контраст после темного двора неприятно резал глаза. Зажмурившись, Кай шагал за Алистером и доктором Ульвом. Они прошли мимо сонных сестер, удивленно уставившихся на гостей, и свернули в длинный узкий коридор. Здесь свет был уж не столь ярким, а по обе стороны находилось бессчетное количество металлических дверей с зарешеченными окошками, за которыми слышались чьи-то стоны, истошные крики, монотонный гул и безумный смех.
Кай невольно поежился. Царящая здесь атмосфера угнетала, неприятно щекоча натянутые нервы. А вот Алистер, похоже, не обращал на этот зловещий шум никакого внимания, или же просто искусно держал себя в руках, ничем не выказывая ни малейшего дискомфорта. Он размеренно шагал рядом с доктором, неторопливо беседуя о каких-то несущественных мелочах.
Они шли так довольно долго и успели пройти столько коридоров, что Кай потерял им счет и запутался, пытаясь запомнить дорогу. В этом месте впору ставить метки на поворотах, иначе потом не выберешься.
Наконец, минут через пятнадцать, Абрахам Ульв остановился перед тяжелой дверью, обитой листами металла и совсем не похожей на двери, ведущие в палаты, которые они видели раньше в этих бесконечно длинных коридорах.
– А здесь у нас отсек F – для особо буйных и неуравновешенных пациентов, – Сказал он, доставая из кармана огромную связку ключей. – Значительная часть этого крыла пострадал при пожаре, произошедшем в прошлом году, но мы уже многое успели восстановить… Палата Эльзы Ларсен, пропавшей во время пожара, уцелела, но вот девушку найти не удалось. Мы до сих пор не знаем, жива ли она или погибла где-то в лесу…
Кай почувствовал, как сердце в груди сначала больно сжалось, а потом заколотилось с такой силой, словно пыталось проломать ребра, впрыгнуть из груди и ускакать прочь отсюда. Стараясь не выдать своего волнения, он потупил взгляд, и принялся мысленно уговаривать себя успокоится. А доктор, пытаясь отыскать в связке нужный ключ, продолжал:
– Эльза попала к нам с подозрением на весьма тяжелую форму шизофрении. – Наконец, искомый ключ был найден и, отперев дверь, Ульв впустил своих спутников в отсек F. Как только Кай оказался в этом длинном и непозволительно узком коридоре, его оглушил чей-то надорванный плач, переходящий в истошный вопль. – Некоторое время девушка вела себя довольно тихо, не создавая никаких проблем, – продолжил доктор, не обращая никакого внимания на крики. – Она поддавалась терапии, отлично шла на контакт с врачами… Лекарства принимала весьма охотно, послушно придерживалась режима и таким образом периоды ее беспамятства становились все короче и все чаще сменялись вспышками сознания. Но потом ее словно подменили. Пациентка полностью перестала отличать реальность от галлюцинаций, и заболевание резко перетекло в куда более тяжелую стадию, – они остановились перед небольшой дверью в самом конце коридора. – Она стала называть себя Анной. Бросалась на работников, металась по палате… Она вела себя словно одержимая… Нам пришлось поместить ее в этот отсек, полностью изолировав от внешнего мира. Я до сих пор не могу понять, как ей удалось ускользнуть во время пожара и скрыться в неизвестном направлении. Остальные детали ее пребывания здесь вы можете уточнить, пересмотрев ее личную карту, которую я прислал вам два дня назад, господин Алистер. Еще должен вам сказать, что после исчезновения Эльзы никто долго не может находиться в этой палате… Пациенты начинают регрессировать, проявляются немыслимые осложнения, которые невозможны в принципе. Обычно они и так находятся в таком состоянии, что, как говориться, «куда уж хуже». Но… Факт остается фактом и с профессиональной точки зрения, я не в праве этого скрывать, как бы странно это не звучало.
Алистер понимающе кивнул. Доктор вздохнул и опять принялся перебирать связку. Выудив длинный старый ключ, он медленно вставил его в скважину и дважды повернул. Глядя, как он это делает, Кай безумно разволновался и даже спрятал руки в карманы куртки, чтоб никто не заметил, как они дрожат.
Прежде чем войти, Абрахам Ульв коснулся неприметного выключателя возле дверного косяка и небольшое квадратное помещение залил желтоватый свет. Кай медленно переступил порог и почувствовал, как желудок больно сжался, а на спине проступили огромные капли холодного пота.
Повсюду – на стенах, на полу, на ножках привинченной огромными болтами кровати, бессчетное количество раз было написано одно-единственное слово.
Оно было выведено кровью, успевшей изрядно потемнеть, а в некоторых местах надпись была просто выцарапана. И она была всюду, куда только можно дотянуться.
Только теперь парень понял, почему Алистер назвал его Мейсоном при знакомстве с Ульвом. Стены этой палаты громче любого крика звали его: «Кай».
4. И низко стелется туман
Когда Кай вернулся домой, у него не было и мыслей о сне. Увиденное в больнице настолько потрясло его, что он никак не мог найти себе места и бесцельно наматывал круги по гостиной. Его мысли настолько перемешались, что если бы могли материализоваться, то были б похожи на клубок запутанных гирлянд, что накануне Рождества достают из коробки и, чертыхаясь, пытаются распутать, забавляя Гринча [11], который весь год ехидно хихикал, переплетая метры дьявольских дротиков.
Парень отчаянно пытался расставить все по своим местам ровно до того момента, пока в его сознание не постучалась тяжелая головная боль. Опустившись на диван, он откинулся на спинку и обвел комнату усталым взглядом. Мейсон беззаботно спал в своей комнате, о чем свидетельствовал его громкий храп, больше напоминающий брачный призыв оленя, а вот вернулась ли Петра домой, Кай не знал. Он не решался это проверить, как не решался войти в свою спальню, где его ждала Анна. Он боялся, что слетит с катушек и в который раз попытается убить эту демоническую сучку, при этом осознавая, что это бессмысленно.