Беспокойное наследство
Шрифт:
— Во-он оно что-о… — протянул Евген Макарович. — Ясно, понятно. Уразумел. — Он опять сделал паузу, словно что-то обдумывая. Собрался было заговорить, но смолчал, словно не решился. И все-таки заговорил: — Память — это ж о покойнике бывает. А ты на отца похоронку не получил. Пропал без вести — разве это значит погиб?
Павлик смотрел в пол.
— Если б не погиб — давно нашелся, — сухо выговорил он. — Больше двадцати лет прошло.
— Что ж двадцать лет, — раздумчиво сказал Пивторак. — Война — она всякие коленца выкидывала. — Он вытащил из
Это была старая газетная вырезка. В заметке под заголовком «Встреча через одиннадцать лет» рассказывалось, что колхозница Анастасия Сидоровна Ковальченко разыскала своего мужа, без вести пропавшего на фронте.
— Это уж совсем особый случай — человек память потерял при контузии, по госпиталям и домам инвалидов скитался. И потом: одиннадцать лет — не двадцать.
Пивторак аккуратно сложил вырезку, сунул ее в бумажник, а бумажник спрятал. Не отводя очень серьезного взгляда от лица собеседника, тоже тихо возразил:
— Одиннадцать, конечно, не двадцать. Но ведь Ковальченко-то нашелся на нашей, как сказать, советской территории.
Павлик чуть побледнел, поправил и без того идеально завязанный узел галстука, голос у него сразу сел, словно он на жаре залпом выпил кружку ледяного пива:
— Что вы крутите? Говорите быстро — что знаете об отце? Ведь знаете, да?
Евген Макарович перевел взгляд с лица Павлика на серебряный брелок-севрюгу с привешенным к нему французским ключом, который крутил в пальцах.
— Не хотел покуда говорить, но ладно, скажу. Мало еще знаю. Чуть-чуть. Попал твой папаша в плен. Раненый. В тылу у немецких оккупантов. Пока — все.
— Откуда знаете? — отрывисто спросил Павлик.
— Справочки навел. Больше не спрашивай, сынок. Что узнаю — от тебя не утаю.
— Что же мне делать?
И Евген Макарович отвечал голосом, вновь обретшим бодрость и напор:
— Прежде всего — благодарить господа нашего, что старикан кинул на твоем пути Евгена Пивторака. Пивторак обо всем позаботится. Не каждую минуту попадается личность, у которой в кубышке хранится миллион и которая не спит ночей, мечтая купить Страдивария. Но ты, сынок, можешь не волноваться. Пивторак тебе такого индивида отыщет.
Павлик сунул в карман размятую сигарету:
— Идемте в зал. Уже третий звонок.
Он встал, за ним поднялся и Пивторак. В фойе уже погас свет. У своего пятнадцатого ряда Евген Макарович придержал Павлика за рукав:
— А покупателя, как он появится, я все-таки пришлю. Пусть на скрипочку глянет. Ее не убудет. Да — да, нет — нет. — Он отпустил Павлика и, рассыпаясь в извинениях, протиснулся к своему креслу. Занавес пошел…
ПОКУПАТЕЛЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ…
Разговор подходил к концу. Пивтораку и человеку средних лет в среднем костюме и с ничем не примечательным, «никаким» лицом беспрестанно мешали: в кабинет директора то и дело заходили люди, то заместитель Евгена Макаровича с какой-нибудь накладной, то шофер, то очередной клиент, капитан или старший офицер только что ошвартовавшегося в порту судна, торопившийся возобновить запас провизии. Но помехи были собеседникам только на руку: кому придет в голову, что на эдакой толкучке идет беседа сугубо конфиденциального свойства!
А беседа тем не менее шла: контрагенты были давно знакомы и хорошо понимали друг друга с полуслова. Им хватало пауз между посетителями.
— Я доволен, — произнес мужчина с «никаким» лицом. — Каналы связи прежние. Старшего офицера «Апостолакиса» заменит механик «Гондольеро». Он спросит: «У вас нет птичьего молока?» Ответите: «Заменяем птичьей колбасой».
Дверь распахнулась, пропустив маленького, смуглого и курчавого, точно мулат, человечка.
— Евген Макарович, — навсегда охрипшим от крика на шоферов и грузчиков тенорком сказал он, — крабы привезли! Шестьдесят ящиков!
Дверь затворилась, и Евген Макарович продолжал:
— На закуску я оставил одно дельце… как бы сказать… не совсем обычного свойства… Наслышан я, что у нашего шефа имеется, как сказать, одно хобби.
Человек в неброском костюме молчал, выражение лица его ничуть не изменилось. Он не сводил глаз с лунообразной физиономии Евгена Макаровича. Тот беспокойно зашевелился, потянулся за разрезальным ножиком, принялся вертеть его в руках. Короткие пальцы ощупывали предмет так жадно, словно осязали его впервые. «Никакой» молчал.
— Словом, есть у меня на примете… редкая штукенция… Скрипка… Не исключено — Страдивари…
Пивторак поднял взор на собеседника и тотчас понял: есть! Прямое попадание! Словно ныряя в холодную воду, он выпалил:
— Но у меня должна быть гарантия…
«Никакой» разжал губы:
— Подробнее. — Это звучало приказом.
В дверь постучали.
— Да, да! Входите, входите, не стесняйтесь! — бодро воскликнул Пивторак, не глядя на собеседника.
В кабинет просунулась голова в лихо сидящей набекрень шляпе с твердо загнутыми вверх полями. Насупив густые, словно помазки для бритья, брови, голова пророкотала панбархатным басом:
— Слух прошел, что получил ты крабы. — Голова повернулась влево-вправо, и ее владелец сказал: — Оказывается, ты не один. Я помешал? Прошу прощения!
— Да заходи, заходи! — пригласил его Пивторак. — Что значит — помешал! Ты ж знаешь, у меня всегда народ. Заходи!
Все в кабинете словно по мановению волшебной палочки сделалось игрушечным — до того крупен и внушителен был гость.
— Я скороговоркой. Отпусти, Евген, пять баночек. Можешь?
— Тебе — все что угодно!
— Слушайте, товарищ Пивторак, может, вы и мне окажете заодно такую любезность? — интеллигентно-веселым тоном попросил «Никакой». — Если, конечно, это для вас не затруднительно.