Беспощадный
Шрифт:
Но никто его и не слушал.
Так сказал Клинт. Это ничего не значит, мысленно твердила Шей. Теперь Рейф Тайлер поставил себя вне закона. Он преследует отца. Он держит ее в неволе. Невиновные люди так не поступают.
Шей вновь подумала о сковородке, решив ударить своего тюремщика, когда он вернется, и забрать его коня. Ей нужно скрыться от Рейфа, от тех чувств, что он пробудил в ней, от ее зачарованности этим человеком, который не скрывает, что задумал погубить ее отца.
Ей нужно предупредить Джека Рэндалла!
Погрузившись в размышления о собственных невзгодах,
В дверь постучали. Так мог стучать только он. Как-то по-особому нетерпеливо.
Девушка встала, держа в левой руке Абнера, который, казалось, совсем освоился, и посмотрела на входящего Рейфа Тайлера. Вид у него был усталый, лицо огрубело от щетины, а взгляд был, как всегда, непроницаем. Она быстро оглядела его, сама не понимая, что ищет, пока не почувствовала облегчения, убедившись, что он цел и невредим.
Затем она подверглась его внимательному осмотру, он окинул ее взглядом с головы до ног и остановился на правой руке.
Светлые брови Тайлера сошлись на переносице.
– Что, черт возьми, такое?..
Шей почему-то смутило беспокойство в его голосе.
– Я… обожглась.
Два быстрых шага, и Тайлер оказался рядом, протянув руки – обе в перчатках, как отметила Шей, – чтобы забрать у нее Абнера. Он опустил мышку на пол, а затем осторожно осмотрел пострадавшую руку Шей. В мягкости его прикосновения нельзя было ошибиться. Он одними глазами поинтересовался, откуда взялась грязевая примочка.
– Ваш соратник по разбою, – сказала она, пытаясь напомнить себе, что представляют собой эти люди.
– Он не?.. – неуверенно произнес Тайлер.
– Он просто пытался помочь. Я обожгла руку… раскаленной сковородкой.
Тайлер выпустил руку девушки, стянул перчатки, видимо теперь не беспокоясь о своем уродливом шраме, и сунул их в карман брюк. Затем он вновь взял руку, смахнул пальцами грязь и очень осторожно провел по обожженному месту. Ей показалось, что ладони коснулись пером, и от этого прикосновения по спине пробежали мурашки. Боль даже слегка утихла, когда он подвел Шей к ведру с водой, смыл остатки примочки и вновь внимательно осмотрел руку.
– Мне очень жаль, – сказал он. Она почувствовала, как трудно даются ему слова. – Я никак не предполагал, что вы поранитесь.
– Ничего страшного, – еле слышно произнесла она.
– Совсем нет, – возразил он, на секунду закрыв глаза, и Шей стало любопытно, о чем он задумался.
Бели бы только можно было прочесть ею мысли.
– Ожог… – Он смешался, затем продолжил:
– Должен пройти бесследно, но я знаю, как сейчас вам больно. Дьявол!
Последнее гневное слово прозвучало, как взрыв. Шей так и не поняла, против кого оно было направлено. Внезапно она почувствовала потребность успокоить его, хотя сознавала, что это чистое безумие. Ей следовало бы воспользоваться ситуацией и потребовать, чтобы он отпустил ее. Но по какой-то непонятной причине она не могла так поступить. Возможно, потому, что знала: шрам на руке – его единственная слабость, изменившая саму природу
– Клинт… сказал, что привезет мазь, – наконец произнесла она, наблюдая, как он пытается сохранить на лице обычную непроницаемую маску.
Жаль, что ей так сильно хочется увидеть за этой маской человека.
У него вырвался глубокий вздох. Выпустив больную руку, он приподнял пальцами подбородок девушки, заставив ее посмотреть ему в глаза. Внезапно он наклонил голову и коснулся губами ее рта, вопросительно и нежно, что было совсем на него не похоже, как не похоже на все то, что она пережила, оказавшись рядом с ним.
Тот первый поцелуй был неистовым, гневным, жадным. Поцелуй-наказание. Всего лишь с секундной нежностью. И даже тоща она отвечала на него, поддавшись какому-то первобытному инстинкту, за что сама себя презирала. Теперь она тоже отвечала, но по-другому, испытывая такую всепоглощающую тягу к этому человеку, что доводы рассудка давным-давно умолкли.
Поцелуй не кончался, и она почувствовала, как ее руки обнимают его, хотя сознавала, что совершает ужасную ошибку, которую нельзя будет исправить. Насколько ужасную ошибку, она поняла, когда, качнувшись, потянулась к нему всем телом.
Угольки, что тлели между ними с самого первого дня, ярко вспыхнули, окутав их пламенем, которое невольно опалило их болью и желанием.
Шей забылась от прикосновения его рук и губ и напряженного тела. Целуя, он медленно провел рукой по ее шее. Она почувствовала, что он с трудом сдерживается. От этого ее еще сильней и настойчивей потянуло к нему.
Она не понимала, что с ней происходит, почему сейчас ничего не имеет значения, кроме этого изгоя, которого ей следовало бы ненавидеть. Она услышала биение его сердца, услышала, как бешено оно вдруг заколотилось, и совсем потеряла голову.
Ведь она знала, кто он и что собой представляет, и ее мучило сознание, что в ней пробудились новые, неизведанные чувства, но в то же время ее покинуло чувство одиночества. С первой секунды встречи она боролась сама с собой: ум – против сердца, а тело – против воли.
Его тоже как-то по-особому тянуло к ней, но она не сумела бы сказать, как именно. Шей почувствовала, как он коснулся ее волос, погладил их сильным уверенным жестом, а затем в нерешительности замер. Его рука упала ей на спину, пальцы гладили блузку, отчего по телу пробегала дрожь. Он целовал ее все настойчивей, а она отвечала с таким порывом, что сама была потрясена. Так ее никогда не целовали, да и она так никогда себя не вела.
Но стой минуты, как его губы коснулись ее, она не могла сопротивляться, не могла остановить трепет каждого своего нерва, не могла отстраниться от его объятий. Ей хотелось укротить ярость, полыхавшую в нем, хотелось увидеть его улыбку, рассеять его горькую осторожность, к которой он все время прибегал.
Она нуждалась в нем! Эта мысль была мучительна! По тому, как напряглось его тело, она поняла, что поцелуй был столь же невольным с его стороны и спровоцирован какими-то неземными силами, сговорившимися сблизить двух людей, которым и видеться-то не следовало.