Беспредел в школе Прескотт
Шрифт:
Я вздохнул и еще раз откусил от яблока, закрывая глаза из-за сладости на языке. Тебе следовало бы поесть отвратительные спагетти Хаэля на ужин, отчитывал я себя. Никому не помогаю, пытаясь скрыть, что я ем, трахаюсь и истекаю кровью, как нормальный человек.
Говорил Бернадетт, что не был человеком. Боюсь, я куда больше человек, чем все остальные в этой ебанутой семейке. Это пугало. Доводило до ужаса.
— Я их связывал, — сказал, потому что так я и делал.
Связывал их ноги, руки, и смотрел как гребаный серийный убийца, пытаясь заставить себя достаточно
Только Бернадетт могла спасти меня, а это было нечестно. Не такого я хотел для нее, чтобы она гладила, приручала и успокаивала демонов и монстров, чтобы плавала в крови и сеяла хаос.
Но…теперь уже слишком поздно, не так ли?
Ни для кого из нас нет пути назад.
— Теперь, это возымело смысл, — сказал Кэл, тыча в меня пальцем. — Видишь? Почему бы просто не рассказать это Берни? Она ненавидит то, что ты сбежал после того, как вы, ребята, занимались любовью. Ты сделал ей больно, Оскар. И я не имею в виду оставленные на горле синяки.
Он предупреждающе посмотрел на меня, из-за чего было понятно, он, не колеблясь, ранит меня или убьет, чтобы защитить Бернадетт. Если честно, из-за этого он нравился мне еще больше.
— Занимались любовью, — прошипел я эти слова, словно они были ядом, но не мог отрицать.
Понятия и не имел, что нашло на меня в тот день. Может быть, это было из-за вида крови, потому что я сам по себе извращенный? Или, может, из-за того, что ее лицо было таким нежным и сладким, малая часть невинности, все еще остающейся под всей этой властной стервой, которую она демонстрирует как ни в чем не бывало? Какой бы не была причина, мое тщательно выстроенное сопротивление рухнуло, и я сделал ту единственную вещь, которую всегда хотел.
Прикоснулся к ней, почувствовал, поцеловал.
Я снова выдохнул, и Каллум улыбнулся.
— Она не знает, о чем ты думаешь, О, — сказал он, кивая головой и скрещивая руки на груди. — Мы так привыкли функционировать вокруг Бернадетт и ради Бернадетт, что забыли работать с ней.
— Прямо сейчас ты звучишь так же глупо, как Аарон, — сказал я, замолкая, когда услышал, что с дивана доносилось какое-то шевеление.
Мой взгляд метнулся туда, где спала Бернадетт, когда она застонала и переместилась на свою сторону, прижимая подушку ближе к груди. Хаэль сидел на диване напротив нее, по телевизору все еще шла серия «Южного Парка», но без звука.
— Ты будешь чувствовать себя куда более чертовски глупым, если не расскажешь ей правду. И поскорее, — Каллум положил ладони на столешницу и встал, слегка поморщившись.
Он испытывает боль каждый день, когда танцует, или трахается, или дерется, но никогда не прекращает. Он никогда не позволял своей боли победить.
Что касается меня, то я позволял ей руководить мной, и ненавидел себя за это.
Я ничего не сказал, когда Кэл, прихрамывая, поднимался по лестнице.
Потому что знал, что он прав. Я это знал. Мне просто нужно набраться мужества, чтобы что-то с этим сделать.
Пальцы
Все здесь в последнее время вертелось вокруг секса. Я готов к жестокости.
* * *
Получил желаемое примерно в семь утра, мой темперамент накален он недосыпания, тело болело от того, что пришлось смотреть на Бернадетт, порхающую по дому в коротеньких шортиках и топике со слишком глубоким вырезом, пока она собирала девочек в школу.
— Надень что-то на себя, — прорычал я ей, и она так быстро обернулась, что длинные волосы ударили меня по лицу.
От их запаха мне хотелось кричать. Руки болели от желания прикоснуться к ней, но я жестко держал нахмуренное выражение лица. Еще слишком рано, а я сегодня слишком раздражен, чтобы следовать совету Кэла.
Но я обдумывал его.
Правда.
— Знаешь, что? Когда бы ты не сказал мне надеть больше одежды, вести себя прилично или прикрыться, от этого мне лишь больше хочется делать наоборот, Оскар Монток, — она посмотрела на меня, и я, даже ценой своей жизни, никак не мог понять, почему она стояла так близко.
Отойди, ты, маленькая распутница, подумал, стиснув зубы и желая немного научить ее гребаным приличиям. Мы стояли слишком близко друг к другу. Когда она делала вдох, грудь касалась моей.
Она не знала, что я попросил ее прикрыться, потому что едва ли мог контролировать себя. Это не ее проблема, но из-за этого я был в ярости на самого себя, потому что знал, что все дело во мне. Самоубийственно. Глупо. Бернадетт намеревалась остаться, она — часть Хавок. Эти вещи подписаны и запечатаны кровью, и, как и Аарону, мне просто нужно принять эту реальность, что свободы, за которую я так сильно боролся, чтобы дать ей, уже нет.
Есть только это, она, и мы, еще ее прыгающие сиськи, задница, выпирающая из шорт. Пылающее гневом выражение лица, то, как она выпячивает бедро, как ухмыляется, глядя на меня.
Я отвернулся, прежде чем сломаюсь под этим взглядом, и посмотрел на Виктора.
С ним мне куда легче справиться. Мы понимали друг друга.
— Я только получил сообщение от наших парей. К дому Винсентов в Оак Вэлли была вызвана полиция. Они мертвы, Виктор, — я доставил эту информацию с чувством будто сообщаю прогноз погоды. Бернадетт обиделась на меня, но, честно говоря, я просто раздражен. Ужасный социальный работник мертв, а она не страдала так, как должна была. Мускул на моей челюсти дрогнул от раздражения. — Там кровавая баня, буквально. По данным полицейского сканера, стены были пунцовыми.
— Какого хрена? — спросил Вик, на полпути надевая свою футболку. На протяжении минуты он лишь стоял на месте. Наконец, он, видимо, собрался и до конца надел ткань. Очевидно, что сегодня мы опоздаем на занятия. Неважно. Никто не оспаривает моё место лучшего ученика выпуска. Я победил, вот, что было важно. — Господи, должно быть это Офелия, не так ли?
— Кому еще есть дело до бесполезного социального работника? — спросил я, когда Бернадетт моргнула, будучи шокированной, взгляд метался между нами двумя.