Беспредел
Шрифт:
– Принимай, раб, в свои покои!
– приказал Ромке.
Ромка обиженно поджал губы: появление еще одного человека на узком жизненном пространстве ему не понравилось, и он отвернулся к стене. Витек не стал залезать Ромке в душу - не хочет общаться, не надо. А Ромка в этот момент лежал и решал: пора ему возвращаться домой или не пора? Тем более что уже надвигаются холода и на рынке свободно, как прежде, греясь на солнышке и кайфуя, уже не посидишь. Пусть теперь Витек поклянчит деньги с этим кадыкастым. Что вдвоем, что по одному, они много не наберут. Это Ромка знал точно. Он это
А с этим кадыкастым Витек каши не сварит - кадыкастый наберет денег еще меньше, чем Витек.
Через два дня он ушел, благополучно перевалил через щитовой железный забор, неровным кольцом вставший вокруг рынка, побежал домой, погромыхивая браслетами, одолел на одном дыхании три квартала, удивляясь тому, что здесь, в городе, даже воздух и тот иной, чем на рынке, радуясь свободе, тому, что не надо будет "чужому дяде" собирать деньги, все денежки он теперь станет брать себе, пронесся еще два квартала и остановился неожиданно вспомнил, как его била мать.
Ромка насупился, губы у него задрожали, загорелое, дочерна пропеченное личико сделалось старческим, но в следующий миг он одолел себя и двинулся дальше.
Дверь в квартиру оказалась открыта - значит, мать была дома. Ромка, стараясь не производить ни одного звука - главное, чтобы браслеты не забренчали, - вошел, поморщился от гадкого застойного духа, пропитавшего стены - даже в подвале такого духа не было, они там с Витьком каждое утро мылись, часто принимали душ (имелось в подвале и такое место), - заглянул вначале на кухню, потом в комнату.
Мать лежала на старой железной кровати, запрокинув голову и сложив руки на груди крестом, будто мертвая. Ромка вначале и подумал, что она мертвая, но мать шевельнулась, трубно вздохнула, побулькала чем-то в горле и опять затихла.
Губы Ромки задергались. Не от жалости к матери, не от радости, что он ее увидел, - от злости. Он подумал, что неплохо бы найти в квартире осколок разбитой бутылки и всадить ей в горло поглубже. Он поискал глазами по полу - не найдется ли где такого, но осколка подходящего не нашлось, и Ромкина злость угасла.
Он понял, что дома ему делать нечего, да и нет у него дома - мать, как проснется, снова выпорет его, а потом привяжет проволокой к ножке стола либо просто-напросто пришибет табуреткой.
Рот у него задергался сильнее. Мать вновь трубно вздохнула, зашевелилась, Ромка еще раз поискал глазами бутылочный осколок, - раньше их было много, а сейчас нет, видать, мать в кои-то веки убралась, разочарованно вздохнул и ушел.
Рот у него продолжал обиженно дергаться, в животе возникло тупое, тяжелое жжение, будто вместо хлеба он съел кусок глины, на глаза наполз влажный туман.
Он тихо, едва волоча ноги, побрел на рынок, к Витьку Кононову, который, наверное, уже обыскался его. Ромка понял, что другого места, где бы он мог приткнуться, нету - только Витьков подвал.
Впереди осень, впереди зима - суровое время, которое надо будет одолеть, чтобы остаться в живых, а потом вновь встретить весну и лето... Без Витька, хозяина и рабовладельца, ему не выжить. Ежу понятно.
Замужем за крутым парнем
В Тульской области есть небольшой промышленный город Ефремов. Стоит он на реке с романтичным названием Красивая Меча и известен своим комбинатом, выпускающим искусственный каучук, а также еще кое-что по химической части; каждый второй житель города работает именно на этом комбинате.
Жила в Ефремове том девушка с толстовской фамилией Нехлюдова. Людочка Нехлюдова. Девушка она была видная, с длинными ногами и томным взглядом, сводившим с ума молодых офицеров из местной воинской части. Еще в школе на нее "положил глаз", как было принято тогда говорить, Колька Панков. Одно время он даже преследовал ее, но из этого ничего путного не вышло, поскольку мать Панкова работала аппаратчицей в цехе, которым руководил Людочкин отец. Людочкин отец топнул ногой на свою подчиненную, и Панкова-мама выдала своему отпрыску по первое число - тот не только на Людочку перестал смотреть, на всех девчонок перестал. Но, как оказалось, это было временное.
В городе Ефремове Колька Панков, когда подрос, стал считаться крутым парнем, а когда неожиданно скончался его отец - вместе с отцом исчезли всякие сдерживающие рамки, Колька Панков и вовсе покрутел. И кличкой обзавелся - Ясновельможный Пан. Отказа среди девчонок ему не было, но он теперь вновь начал вспоминать Людочку Нехлюдову, и в один прекрасный момент опять подкатился к ней. "Колбаской по Малой Спасской".
– Выходи за меня замуж, - предложил он вполне серьезно, - не пожалеешь!
Людочка смерила взглядом своего бывшего школьного ухажера-приставалу, отчеканила металлическим голосом:
– Ник-когда!
Колька дернулся, будто от удара, и сжал губы, под скулами у него вспухли два крупных желвака, в глазах полыхнуло что-то сатанинское, лихое. Людочке неожиданно сделалось жаль его, и она сказала:
– Вот когда станешь крутым не по ефремовским меркам, а по московским, тогда и разговор с тобою будет.
– Снова смерила его взглядом с головы до ног и отвернулась.
В ту же секунду Колька Панков исчез с ее глаз. А вскоре исчез и из города.
Появился Ясновельможный Пан в Ефремове через восемь месяцев. За рулем новенького "мерседеса" с экономичным дизельным движком, что сразу же было оценено местными знатоками автомобильной техники; одетый с иголочки, одежда его была украшена фирменными этикетками от "папы Версаче" - эти лейблы были пришпилены даже к заднице; с подарками. Матери он привез модное кожаное пальто до пят, которым хорошо в осеннюю пору подметать ефремовские тротуары - ни одного палого листа не останется, Людочке - роскошное платье, сшитое из черных блесток, и серьги с бриллиантами. Людочка зарделась: не ожидала таких подарков. Шутка ли - серьги с бриллиантами и платье от самого Лорана! Правда, кто такой Ив Сен-Лоран, она не знала, но имя звучало красиво, и она понимала - это шик! Это то самое, что надо! Она улыбнулась Кольке Панкову первый раз в жизни ободряюще, едва ли не призывно, а когда увидела его "мерседес", улыбнулась еще шире: Колька Панков начал ей нравиться.