Бесспорное правосудие
Шрифт:
– В прошлый раз в этой комнате мы говорили о смерти вашего брата. Тогда вы сказали, что кто-то в ней виноват, но это не Венис Олдридж. Позже я подумал, не имели ли вы в виду себя?
– Вы проницательны, коммандер.
– Между вами одиннадцать лет разницы. Тогда вы учились в Оксфорде, всего в нескольких милях от школы. Старший брат, особенно когда такая большая разница в возрасте, часто является обожаемым героем для младшего – в любом случае он смотрит на него снизу вверх. Ваши родители были за границей. Маркус писал вам, что творится в школе?
Ульрик ответил не сразу, но, когда заговорил, голос его звучал спокойно и ровно:
– Да, писал. Надо было сразу же ехать в школу, но письмо пришло в неподходящее время. Я играл за колледж в крикет. В этот день был матч и после вечеринка в Лондоне. Пролетели следующие три дня, как бывает в молодости,
– И вы уничтожили письмо?
– А вы бы не уничтожили? Возможно, мы не такие уж разные люди. Я подумал: вряд ли кто-нибудь в школе знает об этом письме. И сжег его в панике прежде, чем успел как следует пораскинуть мозгами. И без этого письма свидетельств против директора хватало. Коготок увяз – всей птичке пропасть.
Последовало молчание, в котором не было неловкости – контакт удивительным образом не преры-вался.
– Почему вы пришли, коммандер? – спросил наконец Ульрик.
– Кажется, я знаю, почему убили Венис Олдридж.
– Может, и знаете, но вам этого не доказать и никогда не удастся доказать. Сейчас я кое-что расскажу, коммандер, – не столько для вас, сколько для себя. Воспринимайте это как художественный вымысел. Представьте себе человека, успешного и если не счастливого, то по крайней мере удовлетворенного своим существованием, который в своей жизни любил только двух людей – брата и племянницу. Вы когда-нибудь испытывали любовь-наваждение, коммандер?
– Нет, – ответил Дэлглиш после недолгого молчания. – Однажды я был близок к этому, слишком близок, чтобы понять, что происходит.
– Достаточно близко, чтобы почувствовать всю силу происходящего и отойти. Вас спасает холодок творца в сердце. У меня нет такой защиты. Любовь-наваждение – самая страшная, самая разрушительная из всех любовных тираний. И самая унизительная. Наш герой – дадим ему мое имя и назовем Дезмонд – знал, что его племянница, несмотря на ее красоту, эгоистичная, жадная и даже глуповатая женщина. Но это знание ничего не меняло. Но теперь, возможно, вы захотите продолжить историю, раз уж знаете действующих лиц и завязку.
– Я думаю, – начал Дэлглиш, – хотя у меня нет тому свидетельств, что племянница позвонила дяде и сказала, что карьере мужа угрожает опасность: Венис Олдридж обладает информацией, которая ставит под угрозу его посвящение в королевские адвокаты и может даже положить конец его адвокатской практике. Она умоляла дядю что-то сделать, использовать все его влияние, чтобы этого не произошло. Ведь она привыкла всегда обращаться к дяде за советом, за деньгами, за помощью и поддержкой – за чем угодно. Отказа никогда не было. И как мне представляется, дядя поднялся наверх поговорить с Венис Олдридж. Ему это далось нелегко. Думаю, он гордый и закрытый человек. В здании остались только он и Венис Олдридж. Когда наш герой вошел, она говорила по телефону, и по ее голосу он понял, что время он выбрал неподходящее. Олдридж недавно узнала, что у дочери роман с молодым человеком, которого она защищала, однако знала, что он особо извращенный убийца. Она искала совета и поддержки от мужчин, которые должны были бы ей помочь, но не нашла ни того ни другого. Не знаю точно, что именно было сказано, но могу представить, что Олдридж резко отказалась проявить милосердие или хотя бы сдержанность. И было еще кое-что, и она могла это использовать, некое знание, которое могло быть брошено ему в лицо. Думаю, она так и поступила. Скорее всего именно Венис Олдридж отнесла на почту письмо Маркеса Ульрика. Письма в подготовительных школах обычно просматривают. Мальчик дал Венис письмо с тем, чтобы она отправила его по пути в школу – другого варианта не было.
– Мы здесь просто занимаемся сочинительством, – уточнил Ульрик. – Это не исповедь. Никакой исповеди не будет, и признания того, что говорится между нами, тоже не будет. Мы имеем дело с изощренной усложненностью сюжета. Предположим, вы правы. И что дальше?
– Думаю, теперь ваша очередь, – сказал Дэлглиш.
– Моя очередь развивать эту занятную выдумку? Что ж, предположим, что все подавляемые эмоции этого исключительно сдержанного человека вдруг разом вырвались на свободу. Чувство вины, не проходящее с годами, отвращение к себе, гнев, вызванный тем, что женщина, семья которой уже принесла ему неутешное горе, собирается и дальше разрушать его жизнь. На столе лежал нож для разрезания бумаги в виде кинжала. Венис направилась к двери с папкой в руках, намереваясь положить ее в шкаф. Тем самым она как бы говорила, что разговор закончен, и она возвращается к работе. Он схватил нож, бросился к ней и нанес удар. Думаю, его самого потрясло, что он оказался на это способен. Нож вошел легко, и он действительно убил человека. Первое чувство было удивление – не ужас и не страх.
Потом, как мне кажется, он проявил изрядную прыть – оттащил тело и усадил в крутящееся кресло. Помнится, я где-то читал, что люди, совершившие непреднамеренное убийство, стараются придать убитому обычный вид, расположить в удобной позе. Уходя, он решил не запирать дверь, а ключ оставить в замке. Тогда можно предположить, что убийца – человек со стороны. А кто сможет доказать обратное? К счастью, рана не кровоточила, а вытащенный нож был почти чистым. Но даже он понимал, что обязательно будут снимать отпечатки пальцев. Вынув аккуратно вкладку из вечерней газеты, он завернул в нее нож, затем, спустившись в цокольный туалет, тщательно его вымыл, а ручку обмотал туалетной бумагой. Газету он порвал, а клочки смыл в унитазе. Потом вернулся в свой кабинет и выключил газовый камин. Как, коммандер, этот рассказ кажется вам убедительной гипотезой?
– Думаю, так и произошло.
– Наш вымышленный Дезмонд не знаком со всеми мелочами уголовного права, однако знает, что правонарушители стараются предоставить полиции алиби. Для человека, не имеющего сообщника и живущего в одиночестве, это сложная задача. Он решает идти сразу же в «Рулз» на Мейден-лейн, что недалеко от коллегии, оставив портфель в кабинете. Чтобы миссис Карпентер, убиравшая его комнату, не заметила портфеля, он прячет его в нижний ящик стола. Его план – сказать, что он покинул «Чемберс» в семь пятнадцать – не после восьми, – и сначала зашел домой, чтобы умыться и оставить портфель. Понимая, что на следующее утро могут возникнуть трудности с отсутствием портфеля, он набрасывает на руку плащ и идет более быстрой, чем обычно, походкой. Своим алиби он чрезвычайно доволен. Конечно, было важно убедиться перед уходом, что в коллегии никого нет. То, что он не заходил домой, не было проблемой. Сосед всегда подтвердит, что домой он вернулся из ресторана в обычное время. Нож он положил в ящик с папками, принадлежащий Валерии Колдуэл, туалетную бумагу смял и сунул в карман, чтобы выбросить в ближайший мусорный бак, а сигнализацию намеренно не включил. Однако одну ошибку он все же совершил. Думаю, все преступники совершают. Уходя, по привычке он закрыл на два оборота входную дверь, хотя было разумнее вообще ее не запирать, чтобы подозревали кого-то со стороны, а не члена коллегии. Последующие события представляют интерес для психолога. Его возмущение и отвращение при виде оскверненного трупа были неподдельными и потому убедительными. Ведь он действительно не надевал на ее голову парик и не обливал собственной кровью.
– Это сделала Джанет Карпентер, – сказал Дэлглиш.
– Так я и думал. Итак, коммандер, мы придумали правдоподобное объяснение случившемуся. Какая жалость, что вы не можете ничего доказать! Нет ни единого убедительного свидетельства, позволяющего связать нашего героя с этим преступлением. Скорее уж Джанет Карпентер всадила нож в мисс Олдридж, а потом украсила тело удлиненным париком – символом профессии, и кровью, которую метафорически та пролила. Мне говорили, что Карпентер созналась только в надругательстве над трупом, но разве могла такая женщина, как она, заставить себя сознаться в убийстве? А если не Карпентер, почему Дезмонд? Более вероятно, что кто-то чужой проник в «Чемберс» и убил Олдридж из мести или ненависти. Может, даже Эш. У него есть алиби, но алиби часто признают недействительными. А Эш, как и Карпентер, мертв.
– Вам не в чем упрекнуть себя, коммандер. Утешайте себя мыслью, что правосудие не бывает непогрешимым и что дельному человеку лучше продолжать приносить пользу, чем гнить в тюрьме. Такого ведь не будет? Генеральный прокурор никогда не даст ходу такому высосанному из пальца обвинению. А если дело все же дойдет до суда, оправдания подсудимого добьется даже не такой талантливый адвокат, как Венис Олдридж. Конечно, вы привыкли к успеху. Поражение, даже частичное, вызывает досаду, но может иметь и целительные свойства. Неплохо время от времени напоминать себе, что наша система правосудия гуманна, и потому в ней могут быть ошибки; самое большее, на что мы можем рассчитывать, – это на частичную справедливость. А теперь прошу простить: мне надо еще прочесть это заключение эксперта.