Бесспорной версии нет. Условия договора. Совсем другая тень (Сборник)

Ромов Анатолий Сергеевич

– Идея неплохая, – согласился Бочаров. – Постараемся воплотить ее в жизнь. Тем более Джомардидзе ведь и в самом деле до вчерашнего дня буквально дышал на ладан.

«Добровольное признание»

На следующий день я умышленно вызвал Челидзе на допрос не утром, а во второй половине дня, чтобы слух о смерти Джомардидзе дошел до него наверняка. Начав допрос, не торопил с ответами, стараясь подвести подследственного к решению, на которое я рассчитывал. Главный упор сделал на показания Дадиани, Ларисы Гогунавы и Таисии

Афанасьевны, как бы забывая при этом задавать вопросы, касающиеся связи Челидзе с Джомардидзе.

В конце концов Челидзе, не любящий, как я успел заметить, обмена прямыми взглядами, впервые посмотрел на меня открыто. Сказал мягко:

– Георгий Ираклиевич, может, хватит?

– Хватит чего? – Я изобразил недоумение.

– Вы допрашиваете меня уже третий час. За эти два с лишним часа я услышал от вас много интересного. И все же ваши доводы слабоваты.

– Слабоваты? – Я продолжал подыгрывать Челидзе.

– Конечно. Вы можете сказать, где сейчас подлинник «Перстня Саломеи»?

– Могу. В семейном сейфе Дадиани. Но этот подлинник вы оттуда много раз брали. Практически сейф Дадиани вы давно уже используете как свой личный.

– У вас есть прямые доказательства? И прямые улики?

– Отдаю должное вашему мастерству. Прямых нет.

– Георгий Ираклиевич, давайте оставим мое мастерство. Любой более-менее приличный адвокат потребует у суда серьезных доказательств. Суд их предъявить не сможет, поскольку таковых просто нет. Или я не прав?

В ответ я лишь пожал плечами. Челидзе продолжил:

– Далее, по-моему, вы слишком большое значение придаете этой старушке, Таисии Афанасьевне. Я в самом деле довольно часто просил ее о различных услугах. Более того, я охотно верю, что она могла продать кому-то в Тбилиси некий бриллиантовый перстень. Она, а не я. Так что вам, да и суду, логичней спрашивать с нее. А не с меня. Что же остается?

– Остаются показания Ларисы Гогунавы. Она утверждает: некий Сергей Петрович, то есть вы, имел дело с ее мужем.

– Ну, здесь вообще не о чем говорить. Все, что вам рассказала Лариса Гогунава, она всего лишь слышала. Только слышала, Георгий Ираклиевич, от своего покойного мужа! Гогунава мог наплести жене что угодно. Я просто не понимаю, почему вы пытаетесь примазать меня к его смерти. В момент смерти Гогунавы я находился совсем в другом месте.

Изобразив долгое и напряженное раздумье, я в конце концов тяжело вздохнул:

– Что ж, у суда остается главный аргумент.

– Что же это за аргумент?

– Хищение и незаконный сбыт наркотических веществ – пронумерованные упаковки из вашей судовой аптечки, найденные у Джомардидзе.

– Не вижу в этом факте ни хищения, ни незаконного сбыта.

– Почему?

– Потому что морфий у меня Джомардидзе похитил. Сам. Похитил изощренно. Джомардидзе давно уже стал морфинистом. И не мне вам объяснять, к каким ухищрениям способны прибегать наркоманы, чтобы достать нужный им препарат.

«Тепло», – подумал я. Вот она, первая ласточка. Свидетельствующая, что Челидзе решил потихоньку все спихивать на Бугра. Сказал, чуть усилив нажим в голосе:

– Шалва Геронтиевич, как вы

думаете, легко ли было мне и моей группе выйти на вас? На вас и Джомардидзе?

Челидзе пожал плечами:

– Откуда мне знать. Вообще, Георгий Ираклиевич, поверьте: за время нашего общения я проникся к вам уважением. И все же в данном случае мне кажется: это ваши проблемы.

– Совершенно верно: мои. Поэтому отвечу сам. Было трудно, очень трудно. Теперь я уж тем более не отступлюсь, пока не докопаюсь до истины в этом деле. Не лучше ли вам вернуться чуть назад? К вашей фразе о том, что в части своих преступлений вы признались добровольно. Почему бы вам не признаться добровольно в остальных преступлениях?

Довольно долго Челидзе смотрел на меня без всякого выражения. Поскольку я успел изучить некоторые его уловки, мне показалось: он раздумывает над очередным ходом. Наконец, изобразив тяжелый вздох, сказал:

– Георгий Ираклиевич, но зачем мне брать все на себя из-за него?

– Из-за него? – Я сделал вид, что пытаюсь что-то понять. Про себя же подумал: «Теперь уже совсем тепло, почти горячо». Как можно спокойней спросил: – А кого вы имеете в виду?

– Своего шефа.

– Шефа? – Я умышленно посмотрел на Челидзе с особой пристальностью.

– Да, шефа. Омари Джомардидзе.

– Понятно. – Я постарался сказать это самым нейтральным тоном. – И что же Джомардидзе?

– Он взял у меня морфий. Приставив к животу пистолет. Я ведь для него шестерка.

– Шестерка?

– Да. И вообще… – Челидзе опустил голову. – Джомардидзе давно уже держит меня в своих руках.

– Что, серьезно?

– Георгий Ираклиевич, бросьте иронизировать. Я его боюсь, смертельно боюсь. Или вы скажете, что не понимаете этого?

– Нет, почему же. Могу понять.

Челидзе сказал, хмуро глядя в окно:

– Вы знаете, что бывает за выдачу шефа? По их законам?

– Примерно знаю.

– Вот я и держался до последнего. А теперь… Теперь пишите.

Показания Челидзе я записывал долго. Эти показания в общем довольно точно излагали события, связанные с «Перстнем Саломеи». С одной лишь поправкой: всю ответственность за аферу с перстнем, убийство Малхаза Гогунавы, мошенничество с сейфом Дадиани и обман Пэлтона Челидзе перекладывал на Джомардидзе, – по его словам, шефа преступной группы, в которой он, Челидзе, был лишь одной из шестерок. Пошел же на это Челидзе якобы из-за угроз Джомардидзе, который, в случае неповиновения, обещал расправиться как с самим Челидзе, так и с его семьей.

Разоблачение

Прежде чем впустить меня в палату, где лежал Джомардидзе, врач предупредил: с больным можно разговаривать не больше двадцати минут. Я кивнул и открыл дверь.

Джомардидзе, выглядевший очень слабым, даже не посмотрел в мою сторону. Как можно спокойнее и медленнее я попытался объяснить ему, кто я и чего от него хочу. Убедившись, что больной это понял, начал задавать вопросы. И сразу же увидел: все это я делаю впустую. О чем бы ни спрашивал, он лишь криво усмехался, не удостаивая меня ответом. Но иной реакции на мои вопросы я пока не ожидал.