Бестелесные. Книга 1
Шрифт:
Вывожу «2 000 016…» – а у меня явно улучшился почерк! Вот бы хвалили священники на занятиях, если бы увидели эти идеальные цифры – точно не погнали бы в наказание мести улицы. Эх, все на свете отдал бы, чтобы вновь помахать метлой! На свежем воздухе, под настоящим солнцем…
«2 000 017…» – интересно, я когда-нибудь дойду до такой цифры, что мне будет необходимо потратить несколько лет, чтобы ее записать? В носу начинает покалывать – стоп! Лучше не думать о бессмертии.
«2 000 018…» – как же я все это ненавижу! Зачем Богу вообще понадобилось нас так мучить? На кой черт ему сдались эти проклятые цифры?! Оторвав на миг взгляд от бумаги, замечаю, как старик, сверкая глазами, размахивает пером. Неужели ему действительно нравится это занятие? Все остальные, в общем и целом, выглядят так
«2 000 019…» – и почему нельзя разрешить нам разговаривать? Какой идиот придумал обед для душ (нас здесь кормят!)? Зачем все эти правила и условности в аду?
«2 000 020…» – какое красивое число. Надо будет как-нибудь отметить, когда настанет время семи двоек. Это что-то вроде местной традиции. Когда у меня вышло семь единиц, Лоренц отдал мне свою тарелку безвкусной коричневой жижи.
Время тянется бесконечно долго, искушение бросить все и уйти в свою комнату невероятно велико. Но я знаю, что из этого выйдет. Вновь лежать, пялиться в потолок и жалеть себя. Нет, лучше уж отвлечься на гениальный в своей бессмысленности счет. Священники Инрама обманывали нас – все эти годы мне приходилось слышать байки об огненных котлах, вилах и демонах. А в итоге – бумага с пером. Вокруг мертвая тишина, но воображение работает безупречно: словно наяву слышу скрип тысячи перьев, шелест пергаментов, стоны измученных монотонностью душ, произносимые полушепотом молитвы. В воздухе витает воображаемый запах сырости, чернил, пыли и крысиного помета (откуда?). Все это кажется настолько реальным, что заставляет задуматься о психическом состоянии – и не меня одного. Лица становятся все мрачнее, все раздражительнее скрипят перья, которые все чаще ломаются. И, когда сидящие начинают потихоньку ненавидеть друг друга, перья исчезают из рук, а спустя долю секунды – и бумага. Пора встречать хозяев (а может, слуг) этого места. Они с нами не разговаривают и на вопросы не отвечают. Спина похолодела от моментального сквозняка, когда вдоль стола пронеслись три тени – настолько быстро, что получается разглядеть лишь расплывчатые черные силуэты. Этот вихрь оставил после себя вполне материальные (по крайней мере, видимые) предметы – железные миски, наполненные безвкусной гадостью. Но все едят, так же, как и все спят, хотя вполне могут без этого обойтись. Очень хочется чувствовать себя хоть немного живым!
Тут, словно по щелчку, наконец, включился звук. Помещение мгновенно заполнилось тысячами голосов и обрывками бесед, которые будто и не прерывались на сутки.
– Ты на какой цифре остановился?
– Что ты несешь?! В Инраме вообще нет деревьев.
– А мы один раз утопили тело…
– Ну как? Рад, что у нас новенький появился?
Лишь спустя пару секунд я понял, что последний вопрос адресован мне. Лоренц улыбается, а в этом месте редко можно увидеть улыбку.
– Немного, – пожал я плечами. – Почему у тебя такое довольное лицо?
Приятель лихо взъерошил пятерней свою кудрявую гриву. Кто поверит, что ему уже за 400 лет перевалило? Ведет себя как подросток. Ад – не лучшее место для взросления.
– А ты не знаешь? Это ведь тебе, дорогой друг, предстоит вводить этого бедолагу в курс дела, – продолжая улыбаться, заявил он.
Мне?! Да я ведь и сам толком ничего не знаю! У того же Лоренца с его опытом адской жизни получилось бы с этим справиться намного лучше.
– И что мне ему говорить? – обреченно поинтересовался я.
Лоренц, уже не глядя на меня, принялся копаться ложкой в крайне неаппетитной жиже.
– Да все! То же самое, что я тебе год назад сказал. Объясни, чем мы занимаемся, кто здесь хозяин, местные правила… И к каким чертям он может послать нашего милосердного Бога, – лицо парня утратило веселость.
– Это тоже традиция? – сдавшись, спросил я.
– Именно. В курс дела посвящает младший из ближайших соседей. В твоем случае это был я, – самодовольно добавил он после небольшой паузы.
Ладно. В конце концов, мне и самому будет интересно пообщаться с новым человеком.
«Рабочий» день подошел к концу, уставшие души неторопливо покидают свои места, и я тоже. Не хочу отставать, еще десять минут – и свет погаснет. Лучше к этому моменту ощущать под собой кровать, а не болтаться в черноте. Металлическая дверь моей «клетки» приветливо распахнулась. Одна нога была уже в комнате, когда до слуха донесся человеческий визг. Визг! Услышал! Голову разрывает, сердце бьется чаще. Мой новый сосед не из простых ребят. Голос доносится именно из его комнаты! Дверь, устав ждать, толкнула меня в спину и, как обычно, совершенно бесшумно захлопнулась. Надо быстрее добраться до кровати. Впервые за целый год у меня есть настоящие причины ждать утра и желать скорого наступления завтрашнего дня. Что-то изменилось в привычном распорядке вещей. Изменения возможны!
Глава 3
Рай
Элисс давно утратила привычку следить за временем – какая разница, если ты блаженствуешь на пляже под легким ветерком и никуда не спешишь? В жаркий день ничего лучше не придумаешь! Волны уже почти касаются босых ног – кажется, ветер начинает немного усиливаться. Может, пойти к домику? Да ну, лень менять диспозицию. Это был ее остров: белоснежный песок, пальмы, нависающие над лазурным морем, и ровно в центре – маленький деревянный домик с соломенной крышей. Как в Раю, хмыкнула про себя Элисс. Да это и есть Рай – в точности как его рисуют на открытках и «рекламных проспектах» будущей жизни, которые она видела в Инраме. Дождей, ураганов и прочих погодных неприятностей в этом месте никогда не видели – только вечный солнечный день и вечная летняя ночь.
Вокруг ее островка белели тысячи точно таких же личных владений других счастливчиков, оказавшихся в Раю. Элисс всегда было обидно, что все территории абсолютно неотличимы друг от друга – даже пальмы натыканы как по трафарету. Но с этим пришлось смириться – спилить пальму или посадить новую не получится при всем желании, пробовали уже. Элисс была невысокой стройной девушкой с длинной, слегка вьющейся гривой светлых волос. Несмотря на правильные черты лица и выразительные карие глаза, красавицей себя никогда не считала. Да и во время земной жизни особой популярностью у мужской части монастыря не пользовалась. Нет, ее, конечно, иногда звали на свидания, но особой радости от них не было – только лестное удовлетворение женских амбиций. Хотя парням надо отдать должное – с ними Элисс всегда было немного интереснее, больше тем для разговора. Даже дружеские подколки нравилось ей больше, чем вечные сплетни соседок по комнате. Другие девчонки, чувствуя такое отношение, начинали ее сторониться и особо не пытались подружиться, хотя Элисс втайне и мечтала найти себе хорошую подругу.
На момент, когда душа девушки отделилась от тела, ей было почти 16 лет. Это давало весомые поводы для волнения: соседки по комнате, которые были одногодками Элисс, давно покинули свои тела, и последние полгода в монастыре она жила одна, сгорая от страха попасть в Ад. Ведь всем известно, куда отправляются взрослые души.
Но все обошлось: за неделю до шестнадцатилетия она потеряла сознание, а очнулась уже на острове. Элисс росла в городе Инрам посреди огромной инрейской степи. Моря девушка никогда не видела, а оно оказалось даже прекрасней, чем на фресках и других изображениях, которые им показывали священники.
Осознание места пришло не сразу. Первое время Элисс думала, что видит эту сказку во сне: все казалось слишком идеальным. Но вскоре по деревянному мостику, соединяющему остров с соседним, к ней пришла знакомиться пухленькая девушка лет двадцати с виду. Она-то и объяснила Элисс все про Рай и остров, который отныне будет ее домом до скончания веков.
Первые недели Элисс была безумно счастлива: целыми днями валялась на пляже, вечерами встречалась со своими ближайшими соседями. Сидя на берегу моря, они болтали о земной жизни, поедая разнообразные фрукты, о существовании которых раньше не подозревали. Но постепенно это место переставало казаться сном наяву: с каждым днем жизнь становилась все скучнее и скучнее, а мир вокруг – все более искусственным. Солнце – слишком яркое, листья на пальмах – слишком зеленые, песок – слишком шелковистый, экзотические фрукты приелись. Прошло три года, а она все так же лежит на пляже и смотрит вдаль, тщетно пытаясь уловить хотя бы малейшие изменения.