Бэтмен
Шрифт:
Все на свете рано или поздно проходит.
Минуло всего лишь несколько часов после сцены с убийством и воскресением. И вот уже Вики отправилась на работу, где ждал ее досужий и будничный Нокс — (и кто это выдумал, что профессия журналиста романтична? Наверное, сами ее представители, чтобы заманивать на этот путь других чудаков).
А с другой стороны — чем Нокс хуже остальных парней?
Вдруг Вики поняла, что после всего невероятного ей просто приятно видеть его. Он был частью реальной, добротной жизни, в существовании которой Вики последнее время начала сомневаться — и уже за одно это Нокса можно было ценить. Его не нужно было бояться, разгадывать.
„Хорошо, что в нашем городе еще сохранились такие люди!“ — подумала Вики.
Угадав ее мысли, Нокс расцвел. Перемена отношения всегда заметна, даже если ее пытаются скрыть — а Вики и не пыталась.
„Еще не все потеряно!“ — подбадривал он себя, едва ли не силой толкая Вики к своему рабочему месту.
— Ты не поверишь! — взахлеб рассказывал он. — Ты и правда не поверишь!
(„Мой милый, я поверю во все“, — устало думала Вики.)
— …Но, пока ты развлекала своих гостей, я узнал все, что ты хотела знать о том переулке, — глаза Нокса радостно сияли. — Да, я думаю, твой приятель Вейн действительно сумасшедший. Вот смотри!
Он ткнул пальцем в копии старых статей.
Первый же крикливый заголовок содержал знакомое Вики имя: „Томас Вейн убит, в живых остался только ребенок“.
„Вейн… Томас… А он — Брюс… ребенок?“ — широко раскрыла глаза Вики.
— О Господи! — вырвалось у нее. — Его родители были убиты в этом переулке… Так вот почему он ходит туда!..
Перед ее глазами возникли сиротливо лежащие посреди серого тротуара розы, вспомнилось особое, грустное настроение того утра, отрешенный и несчастный взгляд Вейна, его глаза… Так вот что за боль была в них…
— Бедный мальчик, — прошептала Вики, стараясь отогнать картинки, теснящиеся перед глазами. — Он видел, как все это произошло… Такое же лицо у него было, когда он стоял перед мэрией… Представляешь, как такое должно было сказаться на ребенке?
Вики повернулась к Ноксу, словно ища у него поддержки.
„Ребенок? Что ж… так лучше. Не могу же я ревновать к ребенку“, подумал журналист.
Вики ждала от него помощи, и он сделает все, что сможет. Должна же существовать в мире и высшая справедливость — пусть однажды она оценит его преданность, и тогда…
— Хорошо, Вики, — по-отечески мягко сказал он, — но не принимай это так близко к сердцу…
Девушка кивнула.
Теперь ее мысли потекли по несколько другому руслу. В самом деле, а как ТАКОЕ должно было повлиять на ребенка? Сделать его нелюдимым, безусловно. А еще? Какой отклик может дать детское, еще не загрубевшее сердце? Наиболее вероятны три варианта.
Уйти, забыться, переселиться в выдуманный мир, где такого не может произойти — и все забыть. Это отпадало сразу — Брюс все помнил и продолжал жить этим.
Второе — испуг. Человек может начать метаться, видеть врагов в каждом встречном, вздрагивать от случайного скрипа паркета, крика ночной птицы, резкого слова. Вики приходилось встречать патологических трусов — зрелище не из приятных. Даже если это сглаживалось воспитанием, их всегда выдавал затравленный взгляд. Вымотанные собственным же страхом, они влачили жалкую жизнь, хотя порой старались выдать себя за людей очень сильных. Но взгляд… нет, у Брюса глаза были совсем не такие.
И наконец, третье. Убийство могло вызвать желание восстановить справедливость, отомстить убийцам. Тут спектр реакций был широк — от мелкой мстительности, граничащей с манией, которая лелеется годами и превращает человека в злобного отшельника, до ухода в полицейские, чтобы получать возможность бороться со злом в рамках закона. Или просто бороться со злом, как с таковым. Создавать общества по борьбе с преступниками, помогать их жертвам, или…
Вики еле удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу.
Одна деталь в мозаике — и беспорядочные пятна краски слились в общую, удивительно цельную картину.
Мотив — то есть повод. Характер (она поняла, что очень ошибалась, считая, что знает его характер). Инцидент с подносом заставил ее посмотреть на все с другой стороны — поступить так в критический момент мог только человек, обладающий невероятным самообладанием. Или — опытом. И, наконец, возможности…
„Это он!“ — сказала себе Вики, и снова ее сердце бешено заколотилось.
„Ну вот, объяснения не получилось… — думал Вейн, сидя в своей пещере. — Что ж… Похоже, сама судьба приказывает мне кончать с этим делом. Вот только справлюсь с Джокером — мне совсем не нравятся его приставания к Вики и мы с ней поговорим начистоту“.
Вики… Он вспоминал ее лицо — нежное, сонное, сердитое, со смешной косичкой, настороженное — во время первой их встречи…
Нет, об этом нужно было пока забыть. А раз не удается просто забыть отвлечься на нечто более важное.
Хотя бы на брошенную Джокером фразу… При воспоминании о ней кулаки Вейна рефлекторно сжались. Он еще заплатит, заплатит за все.
— Ты принес досье на моих родителей? — крикнул Брюс копавшемуся в глубине комнаты Альфреду.
Старый слуга не спеша закрыл тяжелую дверцу сейфа, в котором хранился костюм Летучей Мыши, и вздохнул.
Что он мог поделать, если его подопечный никак не хотел жить, как все нормальные люди?
— Оно на столе, — отозвался он с видимой неохотой.
„Вот травит он себе душу, травит… Женился бы лучше. И девушка ведь есть… — думал старик, ковыляя по комнате. — И чего ему неймется?..“
— Спасибо, — отозвался Брюс.
Неожиданно ему стало грустно — неужели в этом мире у него действительно нет ни одного настоящего союзника?
Для чего нужно все, для чего нужна борьба, если даже Альфред перестает быть его сторонником — как иначе понять все его вздохи? Да, он подчиняется, помогает. Но что заставляет его делать это — привычка? Служебный долг, понимаемый таким странным образом? Или все же нечто большее — общее желание добиться справедливости?
Дорого бы дал Брюс, чтобы развеять свои сомнения.
„А, может, Альфред просто слишком постарел?.. Пожалуй. Это многое бы объяснило, но факт остается фактом — я становлюсь одинок“.