Бетонный остров

Мечта побывать на необитаемом острове по-прежнему влечет нас неодолимо, как ни малы в реальной жизни наши шансы оказаться выброшенными на берег какого-нибудь кораллового атолла, затерянного в Тихом океане. Но «Робинзон Крузо» – одна из первых книг, которые мы читаем в детстве, а фантазия не умирает. Там нас ждут и захватывающие проблемы выживания, и сложное дело воссоздания действующей модели буржуазного общества со всем его изобилием и удобствами, – с чем так успешно справился Крузо. Такой необитаемый остров хорош в качестве приключения на выходные. Когда полный запасов разбитый корабль удобно расположился на ближайшем рифе, словно магазин по соседству.

Но если серьезно, то

в нашем стремлении вернуться к более примитивной природе, освободившись от чувства собственного достоинства и систем моральной поддержки, которыми снабдила нас цивилизация, присутствует некий вызов. Сможем ли мы преодолеть страх, голод и одиночество? Хватит ли у нас мужества и смекалки справиться со всем тем, что выставит против нас стихия?

На гораздо более глубоком уровне у нас присутствует потребность господствовать над островом, потребность превратить некую безымянную территорию в продолжение нашего сознания. Таинственный, окутанный облаками пик, обманчиво тихая лагуна, гниющие мангровые заросли и скрытый источник чистой воды – все это таится на периферии нашей психики, полнясь всевозможными соблазнами и опасностями, как, наверное, жило и в душе наших первобытных предков.

Пусть атолл в Тихом океане и недосягаем, но есть другие острова, гораздо ближе к дому, – иные из них всего в нескольких шагах от тротуара, по которому мы ходим каждый день. Они окружены не океаном, а бетоном, огорожены бронированными заборами и стенами из пуленепробиваемого стекла. Каждому горожанину знаком неистребимый подсознательный страх оказаться в случае аварии электросети заточенным в туннеле метро или просидеть все выходные в лифте, застрявшем на одном из верхних этажей опустевшего учреждения.

Проезжая по испещренной дорожными знаками транспортной развязке, где, казалось бы, предусмотрены все потенциальные опасности, мы порой замечаем отгороженные крутыми откосами треугольнички пустырей. А что, если по какому-то странному стечению обстоятельств у нас лопнет шина и нас выбросит через ограждение на такой вот заброшенный островок, заваленный камнями и поросший сорной травой, вне зоны видимости камер наблюдения?

Как продержаться до прибытия помощи, лежа со сломанной ногой у перевернутой машины? А что, если помощь вообще не придет? Как привлечь внимание, как подать знак занятым своими мыслями пассажирам автобуса, мчащегося в лондонский аэропорт? Как поджечь свой автомобиль, когда в этом возникнет необходимость?

Но наряду с множеством физических трудностей нас ожидают еще и трудности психологические. Насколько мы решительны, насколько можем полагаться на себя и собственные побуждения? Ведь не исключено, что мы втайне желали оказаться отрезанными от внешнего мира, сбежать от семьи, от возлюбленных, от обязанностей. Современные технологии, как я попытался показать в «Автокатастрофе» и «Высотке», предлагают бесчисленное множество способов испытать на практике любые нестандартные наклонности нашей личности. Сидя в застрявшем лифте или на островке рядом с автострадой, мы можем тиранить себя, а можем проверить на прочность свои сильные и слабые стороны и, возможно, примириться с некоторыми аспектами своего характера, на которые обычно закрывали глаза.

А если обнаружится, что на острове обитает кто-то еще, то нас ждет интереснейшая, но крайне опасная встреча…

Двадцать второго апреля 1973 года, в четвертом часу дня, тридцатипятилетний архитектор Роберт Мейтланд ехал по скоростной выездной полосе Вествейской транспортной развязки в центре Лондона. Через шестьсот ярдов после пересечения с недавно построенным ответвлением автомагистрали М-4, когда «ягуар» уже миновал знак ограничения скорости семьдесят миль в час, у него лопнула левая передняя покрышка. Отраженный от бетонного парапета хлопок словно сдетонировал под черепом Роберта Мейтланда.

За несколько секунд до столкновения, ослепленный ударом о хромированную раму окна, он вцепился в вырывающуюся перекладину руля. Машина виляла по пустым полосам, и его руки дергались, как у куклы, а изжеванная шина оставляла черный след на белых линиях разметки, идущих вдоль длинного изгиба насыпи дорожного полотна. Потеряв управление, автомобиль врезался в стоявшие на обочине сосновые щиты – временное ограждение автострады – и, слетев с дороги, покатил– ся по заросшему травой откосу. Проехав после спуска еще ярдов тридцать, он остановился, уткнувшись в ржавый остов перевернутого такси. Не более чем оглушенный страшным ударом, по касательной задевшим его жизнь, Роберт Мейтланд лежал на рулевом колесе; его пиджак и брюки были, как блестками, усыпаны осколками ветрового стекла.

В эти первые минуты, когда он пришел в себя, в памяти всплыли звук лопнувшей шины, солнечный свет, резанувший по глазам при выезде из туннеля под виадуком, и осколки ветрового стекла, градом ударившие в лицо. Цепь стремительно сменяющихся событий заняла какие-то микросекунды – словно вдруг открылась и захлопнулась за ним дверь в ад.

– …Боже…

Расслышав свой тихий шепот, Мейтланд насторожился. Его руки по-прежнему лежали на треснувшей перекладине рулевого колеса, пальцы бесчувственно растопырились, словно препарированные. Опершись ладонями о край руля, он выпрямился. Машина остановилась среди кочек, за окном виднелась лишь крапива и буйная трава по пояс высотой.

Из разбитого радиатора с шипением вырывался пар и брызгала ржавая вода. Мотор издавал глухое рычание – механический предсмертный хрип.

Ощутив скованность в ногах, Мейтланд уставился в пространство под приборным щитком. Ступни лежали между педалями, словно их в спешке засунул туда таинственный диверсионный отряд, устроивший эту аварию.

Мейтланд пошевелил ногами и, когда они заняли привычное положение по разные стороны рулевой колонки, более-менее успокоился. Педаль отвечала на нажатие ступни. Не обращая внимания ни на траву за окном, ни на автостраду, Мейтланд принялся тщательно обследовать свое тело. Он проверил бедра и живот, стряхнул с пиджака осколки ветрового стекла и ощупал грудную клетку – нет ли признаков перелома ребер.

В зеркало заднего вида он осмотрел голову. На правом виске красовался треугольный кровоподтек, похожий на строительный мастерок. Лоб был забрызган грязью и маслом, попавшими в машину через разбитое ветровое стекло. Мейтланд потер лицо, стараясь вмассировать в бледную кожу и мышцы хоть какое-то выражение. От жестких щек и тяжелой челюсти отхлынула вся кровь. Глаза глядели из зеркала тупо и бессмысленно, словно рассматривали психически ненормального близнеца.

Зачем ему понадобилось так разгоняться? Он покинул свой мерилбонский офис в три часа, рассчитывая избежать столпотворения в час пик, и у него было достаточно времени, чтобы благополучно добраться до места. Мейтланд вспомнил, как свернул на центральный круг Вествейской развязки и как поднажал к туннелю виадука. В ушах до сих пор стоял шорох покрышек, когда они скользили вдоль бетонной бровки, взметая вихрь пыли и сигаретных пачек. Когда машина вынырнула из-под свода туннеля, апрельское солнце на мгновение ослепило Мейтланда, радугой заиграв на ветровом стекле…

Ремень безопасности, которым он почти не пользовался, висел на крючке у плеча. Мейтланд честно признался себе, что постоянно превышал скорость. Стоило ему сесть за руль, и какой-то хулиганский ген, какой-то элемент лихачества, брал верх над его обычной осторожностью и здравомыслием. Сегодня, мчась по автостраде, измотанный трехдневной конференцией и озабоченный некоторой лицемерностью своего желания поскорее увидеться с женой после недели, проведенной с Элен Ферфакс, он чуть ли не нарочно подстроил эту аварию – возможно, как некий эксцентрический способ рационализации подспудного стремления.