Беттина
Шрифт:
— Честно, все прекрасно.
— Мне не нравится, что ты там совсем одна.
— Говорю тебе, со мной полный порядок. Они поговорили еще несколько минут.
Разговор закончил Айво, поскольку ему было
пора уходить.
— Я позвоню тебе, Беттина, — сказал он, после чего наступила странная, ничем не заполненная пауза.
Беттина затаила дыхание, потом нарушила молчание:
— Что с тобой?
— Пустяки, не обращай внимания. Береги себя.
Глава 9
На следующее утро Беттину разбудил телефонный звонок. Звонила агент по продаже недвижимости. Через пять минут Беттина уже сидела на кровати и уныло озиралась по сторонам.
— Хочу
— Я рада. Только… я не… Я не предполагала, что все произойдет так скоро. Когда она… Когда мне надо освободить помещение? — Беттина с трудом нашла нужные слова. Она вдруг возненавидела даму из Техаса, которая купила ее квартиру, заплатив столько, что Беттина должна была взвизгнуть от восторга. Однако визжать почему-то совсем не хотелось. Беттина слушала агента со слезами на глазах.
— Скажем так — через две недели, считая с завтрашнего дня? У вас обеих будет время на подготовку.
Обговорив детали, Беттина повесила трубку и молча обвела взглядом спальню, словно прощаясь со своим жилищем.
Всю следующую неделю она посвятила сборам, отрываясь от упаковки лишь для того, чтобы осушить слезы. В среду, наконец, приехали из «Парк-Берне» за бесчисленными ценностями, которые надлежало перевезти в святая святых всех торгов — аукционный зал. В этот же день она побывала у нотариуса и покончила с последними формальностями, связанными с продажей квартиры. Она даже не позаботилась о том, чтобы взять напрокат кровать. Пришлось достать давнишний спальный мешок и устроиться на полу в своей комнате. Ведь и оставалось всего-то три ночи. Можно было переехать в гостиницу, но не хотелось. Беттина решила оставаться здесь до конца.
В день торгов она проснулась ни свет ни заря. Точнее, за окном уже начало светлеть, когда она зашевелилась на своем нехитром ложе. Теперь она никогда не задвигала шторы, ей понравилось просыпаться рано и сидеть на толстом ковровом покрытии, скрестив ноги и попивая кофе.
Но в это утро она была слишком взвинчена и ей было не до кофе. Она обошла квартиру осторожной кошачьей походкой, в ночной рубашке и босиком. Стоило закрыть глаза, как возникали картины того, что еще неделю назад окружало ее. Но наяву царило опустошение. Паркетный пол холодил ступни. В начале восьмого Беттина поспешила к себе в комнату, где почти час копалась в своем гардеробе. Сегодня не тот день, чтобы носить выцветшие джинсы. Ей вовсе не хочется иметь затрапезный вид и прятаться в последнем ряду. Сегодня она войдет в зал гордо, с высоко поднятой головой. Сегодня в последний раз она предстанет перед публикой как дочь Джастина Дэниелза, поэтому одеться следует как подобает. Словно ничего не случилось.
Наконец она остановила свой выбор на экстравагантном черном шерстяном костюме от Диора с подложными плечами, узким в талии пиджаком и длинной обуженной юбкой. Ее медно-коричневые волосы стали похожи на пламя над черной свечой. А поверх она наденет норковое манто; на ноги — черные кожаные туфли от Диора, на очень высоком каблуке.
Беттина в последний раз погрузилась в розовую мраморную ванну, после мытья надушилась туалетной водой с неярко выраженным ароматом роз и гардений, расчесала волосы, так что они заблестели, словно темный мед, наложила макияж и начала неторопливо одеваться. Посмотревшись в зеркало, она осталась довольна. Никто бы не подумал, что это — девятнадцатилетняя девушка, только что потерявшая все свое состояние.
Аукционный зал уже был наводнен посредниками-перекупщиками, коллекционерами, состоятельными людьми, желающими приобрести что-нибудь для себя, старыми друзьями Дэниелза и просто зеваками. Когда она вошла в зал, разговоры прекратились. Двое репортеров с фотоаппаратами забежали вперед и сделали несколько снимков Беттины, но она, даже не замедлив шаг, прошла к одному из первых рядов, небрежно перекинула манто через спинку кресла и села почти напротив аукциониста. Она не позволила себе ни малейшей улыбки и делала вид, что не замечает тех, кто усиленно старался привлечь к себе ее внимание. Ее появление — в черном, с длинной ниткой крупного, идеального жемчуга на шее, который достался ей от мамы, — произвело сильное впечатление. В ушах матово переливались жемчужные серьги, вместе с бусами составлявшие гарнитур, а на пальцах — кольцо с жемчужиной и перстень с ониксом. Единственное, что она не продала за три месяца, прошедших со дня смерти отца, — так это драгоценности. Айво был уверен, что ей удастся сохранить их за собой, заплатив по всем отцовским долгам, и он не ошибся.
Помост был прямо перед ней, поэтому она сумеет хорошо разглядеть знакомые предметы, выставляемые на аукцион. Картины, диваны, столы, светильники. А в углу и вдоль стен громоздились вещи, которые было затруднительно вносить на подмостки: высокие комоды, огромные серванты, папин книжный шкаф и двое тяжелых напольных часов. В основном — эпохи Людовика XI и Людовика XII, что-то — английской работы, все исключительно редкое, многие работы — с подписью мастера. Аукцион обещал быть что называется «значительным», ну а как же иначе, думала Беттина, ведь Джастин Дэниелз сам был значительной, важной персоной. И она тоже почувствовала себя важной птицей, ибо это последний раз, когда она выступает в качестве дочери Джастина Дэниелза. После ей придется быть самой собой.
Торги начались в семь минут одиннадцатого, а Айво так и не приехал. Беттина взглянула на плоские часы фирмы «Картье», что неплотно прилегали к левому запястью, и перевела взгляд на подиум, где находился аукционист с ассистентами; в качестве первого лота был выставлен инкрустированный комод в стиле Людовика XI с мраморной плитой наверху. Комод ушел за двадцать две тысячи долларов. Вращающаяся платформа на сцене медленно повернулась, и открылся еще один знакомый предмет обстановки. Огромное зеркало в лепной раме семнадцатого века из их прихожей.
— Начальная цена — две с половиной тысячи. Две с половиной тысячи… Три! Вижу, четыре!.. Пять! Кто больше? Шесть! Семь! Семь с половиной слева, восемь! Девять в первом ряду, девять с половиной, десять сзади! Десять, кто больше? Десять… Одиннадцать! Одиннадцать пятьсот, двенадцать!.. Двенадцать во втором ряду.
И аукционист со стуком опустил молоток. Все заняло меньше минуты. Торги шли с молниеносной скоростью, причем то был внешне незаметный процесс. Легкое движение руки, поднятый палец, кивок, взмах авторучкой — и ассистенты, прекрасно вышколенные, немедленно давали знать аукционисту, однако сторонний наблюдатель едва ли мог понять, как происходят торги. Беттина и не догадывалась, кто только что купил антикварное зеркало. Она сделала пометку в каталоге и устроилась в кресле поудобнее, приготовившись к выставлению очередного лота.
На этот раз борьба разгорелась за пару французских мягких кресел, обитых нежным шелком цвета кофе с молоком, которые стояли в отцовской спальне. Там еще был шезлонг с такой же обивкой, но он шел на торги следующим номером. Беттина, не выпуская из рук карандаш, внимательно следила за происходящим. Вдруг она почувствовала, как кто-то сел рядом на свободное место. И негромко прозвучал знакомый голос:
— Хочешь эти кресла?
Его глаза были усталыми, а голос — надтреснутым. Но Беттина забыла про свою тоску, лишь только увидела Айво. Она накоротке обняла его, склонила голову ему на плечо, потом приложилась к уху и прошептала: