Без объявления войны
Шрифт:
Первая их встреча произошла в самом начале войны на северном участке советско-германского фронта, когда самоуверенный, быстро продвигающийся по служебной лестнице после легких побед на Западе «лучший стратег вермахта», племянник фельдмаршала Гинденбурга фон Манштейн появился в Прибалтике. Подобно всеуничтожающему тайфуну, его отборный танковый корпус устремился на Ленинград. Но манштейновский «блиц» нисколько не смутил тогдашнего начальника штаба Северо-Западного фронта — Ватутин быстро сумел разгадать тактику любимца Гитлера: назад не оглядываться, на фланги не обращать внимания и стремительно продвигаться вперед вдоль шоссейных дорог. С помощью своих верных помощников крестьянский сын из Белгородской области, успевший закончить Полтавскую
Второй их смертельный поединок состоялся в районе Тормосина в январе 1943 года, когда Манштейн, став с повеления Гитлера во главе группы армий «Дон», повел «тотальное наступление» к Волге с целью деблокировать окруженные в Сталинграде войска 6-й армии Паулюса. Поначалу казалось, успех сопутствует самому способному генералу на Восточном фронте: возглавляемые им переброшенные из Франции и Балкан в донские степи полнокровные дивизии, преодолевая упорнейшее сопротивление потрепанных в предыдущих боях советских частей, продвинулись на шестьдесят-семьдесят километров на восток. По меркам сорок первого года им оставался всего лишь суточный переход, чтобы достичь заветной цели. Но в снежную непогодь дивизии Воронежского фронта, возглавляемые Н. Ф. Ватутиным, по приказу Ставки внезапно нанесли удар по левому крылу тормосинской группировки гитлеровцев, навсегда похоронив в заснеженной Задонщине честолюбивые планы восходящей звезды вермахта. Оказалось, что и во второй раз хваленый Манштейн оказался битый Ватутиным.
В третий раз судьба свела их на знаменитой Курской дуге в июле 1943 года.
Убежденный, что начавшаяся битва будет последней в Восточной кампании, совершенно уверенный, что именно ему, фельдмаршалу Манштейну, предначертано выиграть ее с блеском и таким образом взять реванш за Сталинград, любимец фюрера бросил в бой почти полуторатысячную бронированную армаду «тигров», «пантер», «фердинандов». Что могло устоять против такой лавины огня и стали?
И первый эшелон нашей обороны действительно был смят и раздавлен. За неделю кровопролитных сражений фашистским гренадерам лишь на тридцать шесть километров удалось ценой астрономических потерь вгрызться в расположения советских войск. Но зря Манштейн ликовал, предвкушая скорую победу.
Несмотря на предельную накаленность обстановки, не унывал и Ватутин, хотя и не преуменьшал опасности, сил противника, его умении противоборствовать. По собственному опыту он уже знал: победы над Манштейном давались нелегко, их приходилось добывать в упорном поединке невероятным напряжением силы воли и ценою больших жертв. Только когда разразился на Прохоровском поле невиданный за всю историю войн встречный танковый бой и уральские «тридцатьчетверки», выдержав сокрушительный удар «стальной Европы», нанесли противнику тяжелый урон, Николай Федорович облегченно вздохнул: выстояли — значит, победили! Ведь ему хорошо был известен стратегический замысел Ставки: измотать противника в оборонительных боях, а затем силами Воронежского и Степного фронтов перейти в решительное наступление с целью освобождения Левобережной Украины и выхода на рубеж Днепра.
Принципиально иначе оценивал после сражения под Прохоровкой обстановку Манштейн. Несмотря на то, что ему так и не удалось разгромить и обратить в бегство советские армии, надменный, самоуверенный, презирающий все славянское, чистопородный тевтон был глубоко убежден: после такого сражения силы русских предельно иссякли, а значит, в обозримом будущем они не способны не только наступать, но и активно обороняться. Он верил своей интуиции, что своим «белгородским замком» намертво закрыл «советам» выход на просторы Украины, поэтому решил укрепить подвижными частями северный и южный участки фронта.
Ватутин
И вот их новая встреча на Днепре.
Конечно, после Сольц, Тормосина и Курской дуги, наученный горьким опытом Манштейн прекрасно знал, с кем имеет дело, и со всей серьезностью готовился взять убедительный реванш за все предыдущие поражения. Казалось, обстоятельства вполне способствовали этому. Ведь геббельсовская пропаганда вовсе не для красного словца окрестила Днепр «Восточным валом», сокрушить который не под силу никакой армии в мире. Это утверждение было близко к истине: холмистый, густо изрезанный глубокими оврагами, опоясанный почти километровой водной преградой с мощным течением правый берег с его отвесными кручами действительно выглядел неприступным бастионом.
Но, воодушевленные блистательными победами, советские воины с помощью местных партизан, используя подручные средства, с ходу преодолели седой Славутич и к концу сентября прочно закрепились во многих местах Заднепровья. По мере прибытия подкреплений маленькие пятачки отвоеванных участков быстро разрастались, сливаясь в большой Букринский плацдарм.
Но что удивительно — это мало тревожило командующего германской группы армий «Юг». Из донесений наземной и авиационной разведок Манштейн понял, что главные силы русских нацелены на Большой Букрин, и втайне радовался этому. Ведь не единожды битый фельдмаршал вынашивал план операции, от которого в сладостном предчувствии замирало сердце. Только бы удалось заманить в Букринскую излучину и сковать на оборонных рубежах моторизованные и танковые дивизии генерала Ватутина, а окружить их охватывающими ударами с севера и юга, расчленить и уничтожить в «котле» для Манштейна не составит особой сложности. Вот где вермахт сможет рассчитаться с большевиками и за Сталинград, и за Курскую дугу, и за Левобережную Украину!
«Днепровский рубеж должен истощить ударные силы Советов и открыть нам путь к ничейному исходу войны», — с упорством маньяка неустанно повторял в те дни Манштейн своим приближенным. Но даже среди его окружения уже мало кто верил в эти бредни.
К примеру, начальник оперативного отдела штаба группы армий, весьма проницательный и категоричный подполковник Шульц-Бюттгер еще под Прохоровкой пришел к убеждению: «Война проиграна окончательно и бесповоротно. Наш солдат потерял веру в успех сражения. Только мир может спасти немецкий народ от ненужных потоков крови и неоправданных страданий». Более того, его все чаще стала посещать мысль, как именно добиться мира: «только нам, фронтовикам, под силу убрать маньяка, погубившего под Сталинградом цвет нашей армии». Мысль, которая через год приведет его после неудавшегося покушения на Гитлера на гестаповскую виселицу.
Интересно и убедительно показал Виктор Кондратенко в своей повести процесс разложения гитлеровского генералитета. Так, командующий 48-м танковым корпусом, опытный генерал граф Кнобельсдорф, предчувствуя катастрофу на Днепре, просто удрал с поля боя. Дабы не разделить «лавров» Паулюса, он в срочном порядке прошел врачебную комиссию и, несмотря на решительные возражения Манштейна, отбыл в фатерлянд в длительный отпуск, якобы поправлять расшатанное здоровье. Не блистал оптимизмом и его преемник — генерал Хольтиц. С откровенностью закоренелого пропойцы он прямо заявил фельдмаршалу: «Господин командующий, мы воюем под мрачным небом и упорно удерживаем на Днепре, по сути, уже потерянные позиции. Катастрофа зреет!»