Без Поводыря
Шрифт:
Пиво в кружке кончилось, но интересно было слушать и жаль прерывать.
– Пока Гришкин батя на гауптвахте сидел, мать евойная, Варвара, приболела шибко. Да и преставилась. А мальчонке тогда едва пяток годов-то и было. Николая Ильича и чинов с наградами тогда лишили, и богатства, на диких киргизах нажитого. Вот и пришлось Гришку к брату старшему, Димитрию Ильичу в станицу Семиярскую отправлять. Там у дядьки книжек было – цельные сундуки. Вот Гришка и пристрастился к наукам. Недолго, правда, парнишка у родича жил. Димитрий Потанин в степях
– Чего? – Отвлечься от завораживающей картины всеобщей сибирской общности, местечковости, где все друг друга знают, оказалось трудно. Где Безсоновы оказываются соседями Карбышевых, а старшина Двенадцатого полка служит в одном отряде с Николаем Потаниным. Где присланный из Омска чиновник по особым поручениям оказывается пасынком писателя Лескова, а советник Томского гражданского правления – старшим братом гениального Менделеева. Да чего уж там! Встреченный на глухой почтовой станции смотритель – юный агроном Дорофей Палыч – племянник Гуляева!
А еще казачьи старшины, оказывается, связь со столичными казачьими частями поддерживают. Всю Россию, едрешкин корень, паучьими тенетами оплели. Куда там Третьему отделению…
– Пива, говорю, ваше превосходительство, давайте подновлю. Негоже же так. С пустой-то сидеть… А оттуда уже отец его и в Омское училище, которое потом кадетским корпусом стало, увез… Ну, за Сибирское казачье войско!
– Да-да. Конечно.
– Вот я и говорю – как же это можно Гришку-то в кандалы? Он же наш, свойский, казачий! Мы и сродичей евойных помним, и его с малолетства знаем… В морду, что ль, кому плюнул али еще чего? Батя-то его, Васька сказывал, горячий в молодости был. На сабле за лето по три оплетки стирал. Баи степные его пуще огня боялись…
– Сболтнул кому-то, что славно бы было Сибирь от империи отделить да своей властью жить.
– Вон оно как…
– Слона-то царю привели? – не мог я не поинтересоваться. И опять вспомнил об обещанных императору-охотнику собаках. А ведь записал даже себе напоминалку, и не в одном месте.
– Сие мне неведомо, Герман Густавович, – после длинной паузы, наверняка додумав прежде мысль, отозвался сотник. – Васька бает, мол, до Уральского Камня – точно довели. А там будто бы приболела скотина. Царев подарок и дохтур немецкий пользовал, а все одно сдох.
– Доктор?
– Пошто дохтур? Животная сдохла. Буянов говорит – обожралася. Как из степей к нашим березнякам вышла, так только то и знала, скотина безмозглая, что трубой своей ветки рвать и в пасть упихивать. Бока так раздуло, что на баржу поставь – с боков бы все одно торчало…
– Жаль.
– Как не жаль, ваше превосходительство! Все ж Господь старался, сляпывал несуразицу этакую. Трудилси. А она по глупости своей – обожралася… Только Гришаню нашенского все же жальче… Кто
– Ха! Да кто его, Степаныч, теперь до весны из Кош-Агача вытащить-то сумеет? Викентьевский тракт едва-едва снегом присыплет, так там даже козлы горные не проскачут. А в морозы и подавно…
Зима и правда была чрезвычайно холодной. Под Рождество так придавило, что деревья в садах лопались. К Крещенью вроде слегка потеплело, но ведь впереди был еще февраль – традиционно самый холодный месяц зимы.
– Думаю, до марта никто наших молодых людей не тронет. А там, глядишь, все и изменится.
– Уж не в столицу ли вы, ваше превосходительство, отправились? – коварно, хитро прищурившись, поинтересовался Безсонов. – Корниленок сказывал, вы там во дворцах – желанный гость. С государем на охоты ездили, и с цесаревичем вина заморские распивали.
– Корниленок?
– Артемка Корнилов. Младшенький же. До Корниловых еще не дорос. Так пока – Корниленок. А поди-ткась! В самом Петербурге теперь!
– Талант у парня, – кивнул я, втайне радуясь, что тема разговора сменилась. – Выучится, знаменитым на весь мир сделается. Мы с тобой, Безсонов, еще гордиться станем и внукам рассказывать, что знакомы с ним были.
– Дай-то Бог, – кивнул лобастой головой сотник. – Я об одном только Господа молю – чтобы в Санкт-Петербурге том Артемка наш идеями всякими глупыми не заболел. Потанин-то, поди, в ихнем университете и нахватался…
Пожал плечами. Столичный, студенческий, период биографии Григория Николаевича Потанина я плохо помнил. Что-то вроде – учился, был активным участником сибирского землячества. Вот и все, пожалуй.
– Хотя, Герман Густавович, – нерешительно произнес казак. – Если руку на сердце, так и правда… Земля наша и без рассейских присланцев…
– Замолчи, сотник! – Теперь я хлопнул ладонью по столу. – И слушать не желаю! Хоть и не жалует меня ныне государь, а все же я верный ему слуга! Да и вы с Васькой твоим хитромудрым, едрешкин корень, присягу воинскую давали!
– Давали, – огорчился казак. – Только мнится мне, их превосходительство генерал-майора Сколкова сюда и по наши души выслали. Если уж дунайских казачков в крестьяне, так нас и вовсе… На вас, ваше превосходительство, только и надежда!
Глава 2
Чернолесье
На следующее утро никто никуда не поехал. Ни я, ни Безсонов, – хотя и рвался обратно в Томск, будучи оставленным за командира полка на время отсутствия подполковника Суходольского. Ни казаки антоновской сотни, отправившиеся в Крещенье с дозором на Сибирский тракт.
Я – понятно почему. Голова так болела, что казалось, я явственно слышу треск лопающихся костей, стоило сделать неосторожно-резкое движение. Естественно, и о письмах покровителям можно было на этот, без сомнения, один из самых ужасных в новой моей жизни дней забыть.