Без права на наследство
Шрифт:
– Хороший парень, но концерт за двадцать четыре мили от дома ему явно не по силам. Надо было им взять меня!
Пробило девять, но лишь двадцать минут спустя раздались на лестнице новые шаги. Появились сразу две леди: миссис Ванстоун и ее старшая дочь вышли к завтраку. В юности миссис Ванстоун привлекала естественной английской красотой – свежестью лица, теперь превратившейся в воспоминания. Однако она сохранила другие достоинства. В свои сорок четыре, потеряв безвременно нескольких детей и вырастив двоих, она оставалась довольно стройной. Ее старшая дочь была почти идеальной копией матери – точнее, напоминанием о ее юности. Даже прически у них были
На матери было коричневое платье, дополненное индийской шалью, дочь выбрала простое черное одеяние, украшенное лишь темно-оранжевой лентой по подолу.
– Как жаль, что тебя не было с нами на концерте, мама, – сказала мисс Ванстоун. – Не думаю, чтобы поездка слишком утомила тебя.
– Может, и так, но я предпочла не рисковать здоровьем.
В дверях появилась мисс Гарт.
– Взгляни на Нору, – продолжала миссис Ванстоун, обращаясь к гувернантке, – она живое доказательство нашей мудрости: сырой воздух, долгая дорога, позднее возвращение, в результате бледный вид! Я совершенно уверена, дорогая, что у тебя болит голова.
Нора улыбнулась, а потом покачала головой:
– Совсем чуть-чуть, по крайней мере я не жалею, что побывала на концерте.
Девушка подошла к окну. Сад и луга терялись в дождевой дымке, отдаленные фермерские дома и скалы (в Сомерсете их называют Гребень) были едва различимы. Но фигура мистера Ванстоуна, возвращающегося с прогулки, была уже хорошо видна. Он заметил старшую дочь в окне и помахал ей. Она радостно ответила – впрочем, жесты ее отличались старомодной сдержанностью, странной для столь юной женщины.
Когда стрелки часов показали, что время завтрака пришло пять минут назад, наверху хлопнула дверь – и звонкий голосок прозвучал одновременно с быстрыми шагами. Младшая сестра спускалась почти бегом. Она появилась, словно вспышка света, перепрыгнув последние три ступеньки, и присоединилась к остальной семье.
По странной причуде природы младшее дитя мистера Ванстоуна не походило ни на одного из родителей, которые не раз удивлялись этому, пока девочка росла. Волосы у нее были светло-русыми, при определенном освещении они отливали золотисто-рыжим тоном. Мягкие и густые, они волнами ниспадали по сторонам лица. Брови и ресницы ее были темнее волос, а глаза фиалково-синего цвета обладали неоспоримым очарованием – особенно в сочетании с прелестной светлой кожей. Однако придирчивый наблюдатель мог бы заметить, что глаза стали бы эффектнее, если бы цвет их был чуть темнее. Трудно скрывать тончайшую игру чувств, обладая столь светлыми очами, отражающими малейшие душевные движения. Черты девушки были гармоничными и нежными, щеки округлыми, но рот слишком твердым и решительным для юного создания, а подбородок – массивнее, чем необходимо для ее возраста
Ее выражение лица демонстрировало противоречивость натуры. Одна эмоция слишком быстро сменяла другую. Она была выше старшей сестры, выше большинства женщин, и обладала соблазнительной, кошачьей гибкостью тела – крепкого и хорошо развитого для восемнадцатилетней особы. Ей можно было дать не меньше двадцати, и она буквально искрилась энергией. Выбор одежды соответствовал ее характеру: яркое платье в полоску, множество лент, алые розетки на туфельках… она напоминала выросшего, но не повзрослевшего ребенка.
Как нередко говорила мисс Гарт: «Магдален от рождения обладает всеми чувствами, кроме чувства порядка».
Магдален! Довольно странный выбор имени был сделан при весьма необычных обстоятельствах. Такое имя носила одна из сестер мистера Ванстоуна – она умерла юной, и в память о ней любящий брат назвал младшую дочь. Старшая, Нора, удостоилась имени своей матери. Магдален… библейское, величественное имя, вызывающее воспоминания о покаянии и уединении. Едва ли можно было найти нечто столь не подходящее к ее характеру.
– Ты снова опоздала! – заметила миссис Ванстоун, когда младшая дочь поцеловала ее.
– Снова опоздала, – с упреком повторила мисс Гарт. – Ну, и как концерт? – спросила она, по-свойски взяв девушку за подбородок, выдавая нежно-насмешливым жестом, что именно младшая воспитанница была ее любимицей. – Ты не заболела?
– Заболела! – повторила Магдален. – Не знаю, что означает это слово. По крайней мере, я в полном порядке. Да я могу и сегодня отправиться на концерт, а завтра на бал, а потом в театр. О, как же я люблю развлечения! – воскликнула девушка.
– Ты не знаешь меры, – улыбнулась мисс Гарт.
– Ну что же – все собрались, можно садиться за стол, – сказала миссис Ванстоун.
– Здравствуй, папа, – Магдален обняла отца – быстро и весело. – Мисс Гарт говорит, что я не знаю меры, но я и вправду хочу снова на концерт – или в театр, как ты решишь. Или на бал, если предпочитаешь. Я готова к любым развлечениям, лишь бы надеть новое платье, оказаться в обществе, чтобы было много света и радости, чтобы все вокруг вращалось и крутилось. Только не посылайте нас спать в одиннадцать часов!
Мистер Ванстоун с доброй улыбкой слушал щебетание дочери, он давно привык к ее оживленной манере поведения.
– Если бы я сам выбирал способ развлечения, – произнес достойный джентльмен, – я бы предпочел спектакль. Девочкам концерт понравился больше, чем мне, – он обратился к жене. – Одна музыкальная пьеса тянулась минут сорок. Три раза музыканты останавливались, и мы думали, что это финал, аплодировали, но музыка продолжалась. Я уже пришел в отчаяние. Нора, дитя мое! Как называется это длинное произведение с тремя антрактами?
– Симфония, папа, – ответила Нора.
– Папочка, ты просто варвар, это же была симфония великого Бетховена! – рассмеялась Магдален. – Как только можно было скучать? Помнишь ту иностранку с желтым лицом и непроизносимым именем? Помнишь, как она пела? Она так представляла все эмоции, мама, мисс Гарт, это было просто чудо!
С этими словами он схватила со стола тарелку, словно это был нотный лист, приняла позу концертной певицы и стала изображать ее жесты и гримасы – вероятно, близко к оригиналу, потому что мистер Ванстоун не удержался от смеха. Лакей, который как раз вошел в комнату с почтой, растерялся при виде странной сцены.