Без следа
Шрифт:
— Зелёный по всем показателям, — доложил он.
Я кивнул, и компьютер издал утвердительный звон, чтобы те члены команды, что в данный момент не смотрят на меня, знали, что я принял доклад.
— Бросаем «Нидихары»; нужно избавиться от одиноместников, пока они не разделались с «Кецалькоатлем».
Звёздное поле поплыло в сторону: «Птеранодон» менял курс.
— Огонь по обстановке, — сказал я.
Лазеры заработали, сжигая десятки одноместных кораблей. «Кецалькоатль» также не отставал. Два оставшихся «Нидихара» неслись теперь к нам. Калси включил двигатели ориентации и закрутил нас; теперь лазеры
Внезапно у меня перед глазами снова возник чёрный круг: взрыв на «Кецалькоатле». Стелс-торпеда попала прямо в одну из его трёх двигательных сфер, и, как я увидел, когда цензор отключился, полностью уничтожила сферу и выдрала огромный неровный кусок из линзовидного главного корпуса.
К этому времени, согласно дисплеям боевого контроля, половина роя одноместников уже была уничтожена. Хейди снова зарядила тахионную пушку; это было рискованно с всего двумя двигателями, но нам нужно было выровнять игровое поле. Разряд тахионной пушки уничтожил один из двух оставшихся «Нидихаров»: у альтаирцев оставался всего один большой корабль и сорок семь одноместников.
Я оставил Хейди завершать зачистку мелочи; нам же нужно было разделаться с оставшимся «Нидихаром». Я очень не хотел задействовать тахионную пушку — она пожирала слишком много энергии. Но мы не могли рисковать попаданием ещё одной стелс-торпеды; мы оставили наше облако выпущенной атмосферы далеко позади, когда погнались за роем, и…
И «Птеранодон» снова подбросило. Сверху упала часть потолочной конструкции, появившись словно ниоткуда, когда прошла через голосферу; она ударилась о пол рядом с моим креслом.
— Манёвр уклонения! — крикнул я.
— Невозможно, капитан, — ответила Калси. — Удар нанесён с планеты; должно быть, её вращение вывело наземную батарею деструкторов на линию огня.
— Статус груза?
— По-прежнему зелёный, — доложил Чамплейн.
— Пошлите туда кого-нибудь, — сказал я. — Мне нужна непосредственная инспекция.
Хейди уже переместила «Кецалькоатль» так, что оставшиеся одноместники оказались между ним и планетой; наземная батарея теперь не могла стрелять в него, не рискуя зацепить своих.
Оставшийся «Нидихар» снова стреляет в нас, но…
Молодчина, Нгуен!
Точный, выверенный выстрел оторвал обитаемый модуль от двух двигательных — удачная догадка насчёт того, какой где, окупилась. Обитаемый модуль, кувыркаясь, унёсся в ночь, истекая атмосферой через разорванные соединения.
Мы снова развернулись, вгрызаясь в оставшиеся одноместники. Хейди занималась тем же самым — их осталось всего пятнадцать.
— Входящ… — крикнул Калси, но не успел договорить — луч деструктора с поверхности планеты снова ударил в нас. Пустой серый прямоугольник возник на голосфере справа от меня; камеры вдоль правого борта были уничтожены.
— Мы не переживём ещё одного удара с планеты, — сказал Чамплейн.
— Им, должно быть, нужно много времени на перезарядку, иначе они бы уже разделались с нами обоими, — сказала голограмма Хейди. — Вероятно, это метеоритный детектор, не предназначенный для боя.
Пока мы говорили, Нгуен уничтожил ещё четыре одноместника, а «Кецалькоатль» сжёг пятерых.
— Если бы не эта пушка на поверхности… — сказал я.
Хейди решительно кивнула.
— Мы все знаем, зачем мы сюда явились — и это важнее, чем любой из нас. — Голографическая голова повернулась к команде её собственного мостика. — Мистер Рабинович, спускаемся.
Если и были протесты, я их не слышал. Но я сомневаюсь, что они были. Я не знал Рабиновича — но он тоже был из Звёздной гвардии.
Хейди повернулась ко мне.
— Это за Питера Чина, — сказала она. А потом, вероятно, больше для себя самой, чем для меня: — И за Крейга.
«Кецалькоатль» нырнул к Альтаиру-III на полной тяге субсветовых двигателей. Его силовые щиты без труда пронесли его сквозь атмосферу, а наземная пушка, по-видимому, ещё перезаряжалась; корабль Хейди врезался в батарею на южном континенте. Мы видели, как ударная волна бежит по поверхности планеты — стена спрессованного воздуха, распространяющаяся от того места, куда ударил «Кецалькоатль».
Нгуен быстро расправился с оставшимися одноместниками; они превратились в миниатюрные новые звёзды, сверкающие в ночи.
Беззащитный Альтаир III лежал перед нами.
Человечество чудом продержалось те пять сотен лет, что жило с ядерной бомбой. Она применялась одиннадцать раз на Земле и Марсе и убила больше ста миллионов — но человеческая раса выжила.
Но наш особый груз, Аннигилятор — это было нечто большее — гораздо большее. Это был убийца планет, разрушитель миров. Когда Гаро Алексанян изобрёл эту технологию, мы сказали, что никогда, никогда не применим её.
Но, конечно же, это была неправда. Мы собирались её применить прямо сейчас.
Всё могло повернуться по-другому. Люди не были умнее альтаирцев; технологии, которые мы извлекли из их разбитых кораблей, были тому свидетелями. Но иногда тебе просто везёт.
Наши учёные всегда занимались разработкой новых видов оружия; не было никаких оснований полагать, что у альтаирцев это было не так. Атомные ядра держатся вместе сильным ядерным взаимодействием; без него положительно заряженные протоны отталкивались бы друг от друга, и атомные ядра не могли бы сформироваться. Аннигилятор на долю секунды превращает сильное взаимодействие в электромагнитное, из-за чего атомы моментально распадаются.
Это было блестящее изобретение для вида, который вообще-то не слишком хорош в изобретательстве. При наличии бесчисленных изолированных общин, существовавших на Земле в прошлом, можно было бы ожидать, что одни и те же фундаментальные изобретения будут делаться много раз — но так не было. Вещи, которые мы сейчас считаем интуитивно очевидными, были изобретены лишь раз: водяное колесо, шестерёнки, магнитный компас, ветряная мельница, печатный станок, камера-обскура и даже алфавит появились в людской истории один-единственный раз, и лишь благодаря торговле стали доступны остальному человечеству. Даже, казалось бы, самое очевидное из изобретений, колесо, было создано лишь дважды: в первый раз в окрестностях Чёрного моря, а потом, гораздо позднее, в Мексике. Из сотен миллионов человеческих существ, живших на заре времён, ровно двум пришла в голову идея колеса. Все остальные лишь копировали её у первооткрывателей.