Без знаков препинания Дневник 1974-1994
Шрифт:
Вчера приходила Люся Гурченко. Он сыграл ей всю программу, весьма пристойно. Она похвалила, но после этого стала напевать свои зонги.
Педагоги говорят, что так, как он играет, неплохо для теоретического. Он все равно нервничает, хочет проконсультироваться еще с одной дамой, профессором. Пойдем завтра куда-то в район Комендантского аэродрома.
А интермеццо Брамса в ми миноре — замечательное! Австрийские туманы... Слушаю по тридцать — сорок раз в день. А потом громко хлопаю дверями и пытаюсь сосредоточиться на чем-то своем.
апрель 20 Почему Моцарта похоронили в общей могиле
Маленького мальчика с белыми кудрями (Алена до сих
У нас с ним отношения доверительные, как со взрослым. Юра открыл крышку, полазил под инструментом. Рояль был трофейный, достался его деду после войны. На нем еще занимались маленькая Алла с братом. Р.С [ 9 ] с этого рояля каждый день сдувал пыль.
9
PC. Латынский — тесть Борисова.
До этого Юру уже сводили на балет, и он все время спрашивал, когда еще пойдем на «Сцыкунчик». Театр полюбил, но тогда, около рояля, мое предложение отклонил: нет, говорит, не хочу заниматься. Я попросил его хорошенько подумать, он ни в какую. Юра человек самостоятельный, никакого насилия к нему никогда не применялось. Даже ремня. «Не хочешь — дело твое» — у нас с Аленой такой метод. По-моему, правильный. Помните, Анучкин [ 10 ] обижался на отца, говорил: «Я был тогда еще ребенком, меня легко было приучить — стоило только посечь хорошенько». Нет, Юра так не скажет — он ценит свою свободу.
10
Персонаж комедии Гоголя «Женитьба».
Недавно увлекся шахматами. Ходил к Владимиру Григорьевичу Заку [ 11 ] , учителю Спасского и Корчного. Тот открыл в нем способности, особенно в разыгрывании гамбитов. Юре нравился стиль Таля (все жертвовать!!), особенно королевский гамбит, который он чаще всего применял. Придумал одно свое продолжение и хотел доказать, что оно «корректно» (такой есть у шахматистов термин). Он дошел до первого разряда, выиграл важный турнир и... все бросил.
Когда я подарил ему книжку Шкловского «Тетива. О несходстве сходного», он выучил ее наизусть и везде цитировал. Собрал потом все другие его книжки и стал пробовать писать «под Шкловского». Кончилось это олимпиадой по литературе среди школьников, в которой моему сыну достался диплом второй степени. Когда председатель жюри вручал ему этот диплом, он шепнул ему на ухо: «Попахивает формализмом. Вы — формалист?» Со Шкловским было покончено.
11
В.Г. Зак преподавал в шахматном клубе Ленинградского Дворца пионеров.
Началось увлечение античностью. Юра пропадал в Эрмитаже и каждый день спрашивал что-нибудь новенькое: кто такой психагог или Рыцарь Наугольника. Мы отправились на Литейный, к букинистам, и купили Мифологический словарь. Но этого мало. Они с Аллой идут на консультацию в Университет — на кафедру греческой филологии. Туда берут трех-четырех человек и через год обучения, как правило, их же и отсеивают. Юра там понравился, ему дали целую программу, чтобы он готовился. Слава Богу, определился.
Однажды достали два билета на хоры в Филармонию. Был вечер устных рассказов Андроникова. Мыс ним пошли. Юра меньше слушал рассказы, а все разглядывал колонны, бархат, вообще зал. В антракте забрели в маленький музейчик, который находится наверху, за органом. Моему сыну обрадовалась старенькая библиотекарша и стала ему рассказывать о зале Дворянского собрания. Разглядывали старые афиши. Неожиданно мой сын попросил разрешения прийти сюда еще раз, но чтобы была музыка. Спросил у библиотекарши, можно ли купить билет на завтрашний концерт. Она сказала, что на завтрашний — никак нельзя, потому что играет Мравинский. Юра не знал, кто это. «Зевс! — коротко пояснила библиотекарша. — Он уже две недели репетирует. Будет играть «Франческу» и «Аполлона».
На следующий день Юре удалось с рук купить входной билетик на хоры, и с этого все началось. Он заболел музыкой и в особенности «Франческой» Чайковского. «Представляешь, папа, — говорит после концерта потрясенный сын, — Мравинский ногой распахнул двери в ад! Ногой! Чайковский ведь написал эту поэму по «Пятой песне ада» Данте... Зашипел гонг, и он... жжах!.. ногой!..»
После этого он два дня с нами не разговаривал и вот теперь объявил о своем решении поступать в Консерваторию.
...Пока Юра разыгрывался в другой комнате, я все это рассказывал профессору Консерватории, к которой мы пришли консультироваться.
Она послушала интермеццо Брамса, улыбнулась снисходительно, проверила слух, заварила кофе и... обрушилась: «Олег Иванович, зачем ему теоретический? Какого дьявола? Из него вырастет еще один музыкальный критик, и что? Неужели вы не можете увлечь его чем-нибудь живым? Вы обрекаете его всю жизнь быть возле музыки (в этот момент Юра поперхнулся кофе). Вы знаете всех театральных критиков, они же все — возле театра, а кинокритики — возле кино. Все без исключения. Это — несчастные люди, почти все импотенты, я хорошо по себе знаю... Ведь именно критики виновны в том, что Моцарта бросили в общую могилу! Кого — Моцарта!!»
Это «возле музыки», «возле театра» она произносила с такой брезгливостью и вместе с тем с такой беспощадной честностью, что сострадание к этой «несчастной» женщине взяло верх. Я подумал, ведь она права, я должен был сам до этого додуматься.
Мы поблагодарили ее за кофе и, не сказав больше ни слова, ушли. У меня в ушах еще долго стоял ее повизгивающий голос.
Юра затих. Никто не знает, что будет дальше.
июнь 7 От конца вернее
Пошли в Гостиный двор покупать «Рубин» — цветной телевизор. До сих пор у нас стоял старый, черно-белый ящик марки «Темп» со знаком качества: «Ну, лучше никак!..» Для того чтобы переключить на другой канал, нужно было по нему ударить. Кулаком, наотмашь.
А продавщица в Гостином, конечно, «по рекомендации», не просто так. И своим превосходством пользовалась. Она требовала непременно меня. Если бы пришли жена с сыном, ее бы это не устроило. Стала у Аллы на ушко допытываться, сколько мне лет. Когда узнала, начались комплименты: дескать, этих лет мне не дашь — ну и все в таком духе. Ощущение не из приятных.
Есть смешной рассказ Вики Некрасова про то, как он что-то покупал в киевском гастрономе, кажется, сыр. Он просит продавщицу сыру, а она ему: «А сколько вам лет, молодой человек?» (Хорошо, что та, из Гостиного, не додумалась спросить об этом прямо меня.) Некрасов — сыру, а она кокетничать. Как пчела, пристала со своим вопросом. Вика не выдержал и ответил примерно следующее: «Это как считать. Считать можно по-разному. Если от рождения — то один срок, но лучше считать от конца. От конца вернее». У той вытянулось лицо-. «Это как?» — говорит. «А очень просто — хладнокровно объясняет Некрасов. — Если тебе тридцать три года, а Всевышним отпущено тридцать четыре, то ты уже глубокий старик. Можешь начинать мемуары и, в общем... закругляться. А если тебе тридцать три, а жить до ста, то ты еще щенок». Продавщица потихоньку трезвела (конечно, она была косая!), но все-таки взять в толк ничего не могла: «А как узнать, как узнать...»