Безатказнае арудие
Шрифт:
– Когда передано сообщение?
– Шесть тринадцать.
Гадфий посмотрела на Расфлина, который едва заметно улыбался.
– А Дворец после этого на связь с обсерваторией выходил?
– Не могу сказать, главный ученый, – ответил адъютант. Потом, словно пытаясь помочь хоть чем-то, добавил: – Запрос о вашем присутствии я получил в десять сорок пять.
– Так, – сказала Гадфий. – Запроси у Дворца подробности и разрешение связаться с обсерваторией непосредственно.
– Слушаюсь, мадам, – сказал Расфлин, и на его лице появилось выражение, каким вежливо дают понять о выходе на связь.
Высокое положение Гадфий освобождало ее от
3
Обоз с припасами пробирался по искалеченному пространству разрушенной Комнаты Южного Вулкана; он представлял собой ряд огромных цилиндрических многоколесных тяжелых транспортов, между которыми находились транспортные средства поменьше и химерики. Некоторые из химериков покрупнее (все они принадлежали к роду инкарнозавров) перевозили солдат. Большинство других искусственных животных считались по меньшей мере полуразумными и сами были солдатами с разными степенями защиты, имеющими при себе припасы и вооружение.
Из остальных наземных транспортных средств были полноприводные рамные багги, бронированные камнеходы, одно– или двухпушечные ландромонды и огромные многобашенные танки, известные как бассиналы. В этом конвое, с трудом пробирающемся по пересеченной местности, находилась как минимум шестая часть всего военного транспорта короля, а его действия являли собой либо блестящий фланговый маневр с целью снабжения осажденного гарнизона, охраняющего работы на юго-западном соларе пятого этажа, либо отчаянную и, вероятно, безнадежную попытку одержать победу в войне, мало того что невыигрываемой, но еще и бессмысленной. Сессин пока не решил для себя, что из двух.
Граф Аландр Сессин VII, командующий вторым экспедиционным корпусом, перевел взгляд с медленно ползущего конвоя из машин и животных на каркасы разрушенных зданий вокруг, на обнажившуюся топографию мегаархитектуры и тучу вдалеке.
Он стоял, но пояс высунувшись из башни командирского камнехода, и с трудом удерживал равновесие – местность была сильно пересеченной. Его бронежилет глухо постукивал, ударяясь о ребро люка. Требовалось немалое усилие, чтобы охватить мыслью все это бескрайнее и мрачное величие, и еще одно усилие, чтобы выкинуть из головы очевидное несоответствие этой грандиозности ближайшей задаче, ради которой они должны были трудиться не покладая рук (а вернее, ног, лап, колес и гусениц).
И тем не менее, когда облака пара и дыма рассеивались, эти усилия время от времени доставляли ему удовольствие; при этом он думал, что подобная блажь не слишком отвлекает его внимание, предположительно ценное; пусть более острые глаза и более живые, чем у него, чувства руководят продвижением конвоя в те промежутки времени, когда он позволяет себе взглянуть на мир шире, ведь в конечном счете для чего же еще предназначался (милостью короля) его молчаливый и самодостаточный ум, как не для выхода за границы вульгарной повседневности и обращения к большому миру?
Разрушенная Комната Южного Вулкана на самом деле состояла из множества комнат на нескольких уровнях; все еще сохранившиеся стены образовывали огромную дополнительную куртину в виде буквы «С» диаметром от десяти до тринадцати километров и от одного до шести километров высотой. Местность, по которой конвой двигался с такой изматывающей медлительностью, представляла собой развалины пяти или шести этажей – следствие катаклизма, случившегося в этой части твердыни; сооружение оказалось обрушенным на высоту почти двух больших террас и приблизительно раз в год продолжало сотрясаться землетрясениями меньшей силы. Из сотен трещин и разломов на опасно наклоненном полу комнаты поднимались пар и дым, и если благодатный ветер не проносился вихрем по этому огромному котлу, то в воздухе повисал запах серы.
День выдался умеренно спокойный, и облачка желтоватого дыма и ярко-белого пара, плавающие над искалеченными останками прежнего ландшафта, обеспечивали маскировку для медленного до боли конвоя, пусть при этом они время от времени и не давали видеть оставшийся позади замок во всем его величии.
Сессин оглянулся, бросил взгляд на эту висячую долину – захороненный вулкан образовал в структуре крепости слабое место. Куртины волнистой линией проходили по местности, теряясь в синеватой дали за подернутыми дымкой лесом, озерами и парками наружного двора замка. Еще дальше можно было разглядеть лишь самые неясные очертания холмов и долин тех областей, что составляли Экстремадур.
Сессин подумал, что там, вероятно, тепло: он представил себе запахи летнего пастбища и леса, ощущение воды из бассейна на коже. Здесь же, хотя линия снегов и находилась на целый километр выше, воздух был прохладным, если только его не разогревал гниловатый запах полуспящего вулкана. Сессина, невзирая на все его меха и доспехи, пробрала дрожь.
Он улыбнулся, оглядываясь вокруг. Чтобы попасть сюда, в этот студеный ад, рискнуть своей последней жизнью, выполняя задание, смысл которого он даже не понимал до конца, ему пришлось прибегнуть к долгим и утомительным закулисным маневрам, к чему он обычно относился крайне неодобрительно. Может, я в глубине души мазохист, подумал он. Возможно, эта его склонность на протяжении последних семи жизней пребывала в скрытом (он окинул взглядом вздыбленную землю, по которой они двигались) – спящем – состоянии. Эта мысль позабавила его. Он продолжал обозревать панораму, открывающуюся перед ним на краткие мгновения между летящими облаками.
На одном из окончаний огромной буквы «С» в стороне от замка стояла огромная одиночная почти цельная башня бастиона пятикилометровой высоты, тень от нее шириной в целый километр лежала на развороченной земле перед конвоем. Стены вокруг башни обрушились и с одной стороны исчезли полностью, а с другой являли собой гряду обломков высотой всего в каких-нибудь пять сотен метров. Сочная бабилия, не встречавшаяся нигде, кроме крепости, а здесь росшая повсюду, покрывала все, даже самые ровные вертикальные поверхности густыми висячими зарослями – зеленоватыми, ярко-синими и бледноватыми ржаво-оранжевыми. Этого живучего растения не было видно только вблизи трещин и пробоин в стене, сквозь которые пар извергался особенно активно.