Бездна Челленджера

Шустерман Нил

— Так это правда? — произносит он.

— Что правда? — переспрашиваю я слабым и дрожащим голосом.

— Про птиц. У них не бьется сердце. У крыс тоже. Сам знаешь, да?

Я не отвечаю. Он протягивает руку:

— Мелочи не найдется?

Я запускаю руку в карман. Там лежат только уже немножко подтаявшие шоколадные монетки из «Херши». Я высыпаю их все в протянутую ладонь.

Мужчина разглядывает их и хохочет.

Тут мама едва не вырывает мою руку из плеча:

— Кейден! Что ты делаешь!

Я

не знаю, что ответить.

— Оставьте парня в покое! — произносит капитан. — Он хороший мальчик — да, сынок?

Мама закрывает меня собой и с беспокойством разглядывает бездомного в коробке от хлопьев. Потом она — та самая женщина, которая всегда утверждает, что попрошайки спускают все на выпивку, и непрестанно повторяет, что подавать — значит позволять им продолжать в том же духе, та самая женщина, которая жертвует на благотворительность только с помощью кредитки, — открывает кошелек и достает доллар. Было в это бездомном что-то такое, что заставило ее полезть за деньгами, привлекло ее внимание, как привлекло мое.

Папа, которому наконец удалось поймать такси, зовет нас с обочины, немного сбитый с толку нашим внезапным интересом к бездомному.

— Это вы правильно сделали, что взяли такси, — говорит нам «капитан», глядя своим здоровым глазом прямо на меня. — Сейчас в подземке тяжко. Этот путь длится целую вечность.

156. Чудес не бывает

Вестибюль, фестиваль, финал, фестон, дублон.

Я так сжимаю дублон, что он начинает таять.

— Ответ был у тебя в кармане, — замечает птица. — Забавно вышло.

Попугай смотрит куда-то за мою спину, и я оборачиваюсь. Сухое пространство вокруг нас быстро сужается. Горы поддельных сокровищ уносят ревущие волны. Водоворот затягивается.

Попугай присвистывает:

— Ну дела, ну дела. Озарения всегда неприятны, и, как правило, приходят слишком поздно. — Он не столько доволен собой, сколько просто от всего отрешился.

— Стой! Ты должен мне помочь!

Он разводит крыльями:

— Помогал. Помогаю. И помогу. Но чудес не бывает. Только скорость. Надеюсь, она будет направлена вверх.

Он перепрыгивает с одной горки фальшивого золота на другую и исчезает в ревущих волнах, оставляя меня в одиночестве на дне мира.

Воздушный туннель сужается, и горы «сокровищ» становятся мусором, крутящимся вместе с водой. Некого позвать на помощь, никто не придет. Нас осталось двое — я и Змей, который уже вне себя от предвкушения. Когда вода сомкнется вокруг меня, он наконец получит свою добычу, и никому, даже проклятому капитану, больше меня не найти.

Я цепляюсь за шест в самом центре смыкающегося кольца и пытаюсь вскарабкаться наверх, но он покрыт склизкими водорослями, и мне не удается даже толком ухватиться.

Если есть путь сюда, значит, должен быть и путь отсюда — вот только где он? Что я упускаю из виду?

Ответ приходит от Змея. Он говорит со мной. Не словами — ему неведом язык. Он говорит со мной чувствами и обрушивает на меня такую тяжелую безнадежность, какая подавила бы самый дух Божий.

«От судьбы не убежать, — говорит мое бессилие. — Ты был обречен с тех пор, как решил нырнуть. Я раскрою челюсти и возьму тебя себе. Но не буду глотать — это будет слишком просто. Я сжую тебя, как резинку, пока от Кейдена Босха не останется только черный деготь меж моих зубов. И ты навечно останешься там, у безумия в утробе».

Было бы так просто сдаться. Семь миль воды вот-вот обрушатся мне на голову, а в нескольких футах поджидает мой личный демон. Почему бы просто не прыгнуть ему в пасть? У Давида была хотя бы праща, чтобы противостоять Голиафу, а что есть у меня?

Что у меня вообще есть?

В последние мгновения, когда воронка смыкается вокруг меня со всех сторон, у меня в ушах звучат слова попугая: «Ответ был у тебя в кармане».

Я гляжу на дублон, который все еще сжимаю в руках. Мне казалось, птица говорила про шоколадные монетки из моих воспоминаний — вот только она-то их не видела! Попугаю известно многое, но не все.

Я лезу в карман другой рукой. Сначала мне кажется, что там пусто, но потом я нащупываю что-то. У вещицы странная форма, и я не понимаю, что это такое, пока не вынимаю ее наружу.

Это голубая деталь от пазла.

В точности того оттенка синего, что и крошечная точка неба у меня над головой.

И вдруг я чувствую, как змей съеживается.

Потому что осталась всего одна деталь, чтобы до конца собрать небо…

…А небо жаждет стать одним целым даже больше, чем змей жаждет заполучить меня.

Я гляжу на свою правую руку, держащую монетку, и на левую, в которой зажаты небеса. Да, я пал жертвой многих неподвластных мне сил — но здесь и сейчас я могу сделать выбор. «Чудес не бывает», — сказал попугай, но безвыходных положений не бывает тоже, что бы ни внушал мне змей. Всего можно избежать.

Когда от воронки остается меньше ярда, я бросаю монету, сжимаю в кулаке деталь пазла и поднимаю вверх кулак, предлагая далекому небу его последнюю частичку.

И вдруг я поднимаюсь.

Как будто кто-то тянет меня за руку, я лечу пущенным вверх снарядом, а подо мной ревет водоворот.

Вода бурлит у моих ног. В глубине слышен яростный вопль змея. Я чувствую, как пылает его алый глаз. Чудовище следует за мной по пятам, но всегда на дюйм отстает.

Кажется, моя рука скоро оторвется. Ускорение отдается в каждой клеточке тела — я лечу гораздо быстрее, чем падал. Быстрее, чем зовет земное притяжение. Быстрее, чем змей, не оставляющий попыток затопить мое сознание гимном безнадежности.